Девушка, купившая лепешки, была из небогатой семьи. Три медных она скопила втайне, подрабатывая по ночам, чтобы иногда баловать себя сладостями.
Она бережно завернула угощение в платок, спрятала за пазуху и вошла во двор. Там ее поджидала невестка – женщина с острым, как нож, лицом, чьи слова так же кололи, как и взгляд.
— О-о, третья дочь опять за сладостями бегала?
Третья дочь семьи Ли едва сдержала гримасу отвращения.
— Какие сладости? Заработок ведь матушка распределяет.
Невестка знала, что та что-то прячет, но обыскивать не смела. Свекровь хоть и баловала сыновей, но дочь тоже была кровиночкой. Придраться – значит навлечь на себя гнев старухи.
Прокравшись в комнату, третья дочь семьи Ли заперла дверь и, прильнув к окну, удостоверилась, что за ней не следят. И только тогда развернула платок.
Три османтусовые лепешки источали сладкий молочный аромат. Она впилась зубами в первую – и вкус мгновенно затопил ее рот. Никогда еще она не ела ничего подобного!
Захваченная наслаждением, она проглотила все три куска, а затем с ужасом осознала: эти деньги она копила три месяца! Раньше растягивала удовольствие на месяцы, а сейчас...
Но винить себя было бесполезно. Эти пирожные стоили того!
Облизывая губы, она задумалась: продавец новый, вдруг больше не придет? Как она теперь будет есть эти безвкусные подделки за те же деньги?
Размышления прервал зов к ужину. Племянник, явившийся звать ее, жадно втянул носом воздух:
— Тетя, у тебя пахнет сладостями!
Испуганная третья Ли прогнала его, но мальчик, любимец бабушки, закатил скандал за столом:
— Хочу пирожные! Как у тети!
— Какие пирожные? — фыркнула старуха. — Не праздник сегодня!
— Но тетя ела! У нее в комнате пахло!
Невестка тут же поспешила подлить масла в огонь:
— Так вот куда она сбегала! А мне еще врала!
Дети подхватили вопли.
Старшая Ли знала о слабости дочери, но та трудилась не покладая рук – значит, деньги честные.
— Какие еще пирожные? — рявкнула она. — Деньги все у меня! Это ты, невестка, языком чешешь вместо работы!
Угроза оставить без ужина усмирила детей, а невестка прикусила язык.
Тем временем Тан Шоу, не подозревая о разыгравшейся драме, беспокоился:
— Уже темнеет, а их все нет... Может, мои сладости не понравились?
Сюн Чжуаншань обнял его:
— Вранье. Я бы сам весь поднос умял.
Вдруг за дверью послышались шаги.
— Вернулись! — Тан Шоу бросился встречать.
Братья вошли с понурыми лицами.
— Простите, — пробормотал Сюн Чжу. — Не все продали...
— Сколько осталось? — взволнованно спросил Тан Шоу.
— Вместе с братом – около десяти лянов [прим. ред.: мера веса ≈370 г].
Тан Шоу рассмеялся:
— Всего десять лянов? Да вы молодцы! Я думал, половина останется!
— Правда? — Сюн Чжу просветлел, почесав затылок. — А я уж думал, мы плохо старались!
— Хватит стоять! Садитесь, я разогрею ужин.
— Нет-нет! — замахали руками братья. — Матушка наверняка оставила нам еды.
Они высыпали на кровать выручку и собрались уходить, но Сюн Чжуаншань остановил их:
— Мой фулан специально для вас оставил.
Не смея ослушаться и желая сблизиться с братом, они остались. Тан Шоу подал лапшу собственного приготовления с яичным соусом.
Увидев целую миску яиц, братья ахнули:
— Младший братец, это же сколько потрачено! Нам, грубым мужикам, такое не к лицу.
— Ерунда! Вы целый день трудились, — Тан Шоу усадил их. — Для чего мы деньги зарабатываем? Чтобы хорошо жить!
Братья переглянулись. В их понимании, «хорошо жить» означало просто не голодать. Но спорить не стали.
Лапша оказалась невероятно вкусной – обычные яйца в руках Тан Шоу превратились в изысканное угощение.
Тем временем он подсчитал выручку: 80 медных за пять цзиней сладостей, плюс четыре шэна клейкой рисовой муки, мед и молоко. Вычтя затраты в 100 медных, остались два шэна муки и молоко – убытков не было. Довольный, Тан Шоу отсчитал 10 монет:
— По пять каждому за сегодня.
Братья отказались – и так сытно поели.
— Берите. Это долгосрочное дело, нельзя вас эксплуатировать.
Обычно зимой работы не было, поэтому они и согласились помочь. Но если бизнес пойдет...
— Пока так, — решил Тан Шоу. — Потом разделим прибыль пополам: я – продукты, вы – труд.
— Но это же мы вас обкрадываем! — возмутился Сюн Чжу.
— Решение принято, — оборвал Сюн Чжуаншань. — Идите.
Он дал братьям половину оставшихся сладостей. Те, что оставил себе, сначала скормил Тан Шоу, а потом уже набросился сам, заглатывая по целому куску.
— Вкусно! — чавкал он, но Тан Шоу лишь умилялся его аппетиту.
Вернувшись, братья получили нагоняй от матери.
— Матушка, старший братец прав, — защищался Сюн Чжу. — Нам тоже семью кормить.
Старуха вздохнула:
— Ладно. Деньги берите – купите в городе еды.
Она разделила сладости между домочадцами. Сюн Те спрятал свой кусок для жены.
Тем временем Тан Шоу, довольный первым заработком, нанизал 80 цяней на красную веревку [прим. ред.: чтобы к удаче].
Сюн Чжуаншань наблюдал, как тот, словно скряга, рассматривает каждую монету при свете лампы, и не мог сдержать улыбки.
— Дай, — протянул он руку.
Тан Шоу надулся, но отдал. «Грубиян, — подумал он. — Посмотрим, как будешь с ними спать!»
Впрочем, эти деньги он и так копил для Сюн Чжуаншаня – на «женский капитал» [прим. ред.: т.е. на жену. Ирония в том, что ГГ – сам «жена» и копит своему мужу на другую].
Забравшись в постель, Тан Шоу сладко зевнул. Сюн Чжуаншань смотрел на него с вожделением.
Старая кровать жалобно скрипела до глубокой ночи.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления