Онлайн чтение книги Переродился в маленького мужа жестокого мясника Transmigrated into the Cruel Butcher’s Little Wife
4 Даже став призраком, буду следить за тобой

Небо темнело, начал падать снег, и вскоре хлопья стали размером с гусиное перо. Тан Шоу больше не мог сидеть сложа руки.

— Матушка, я схожу к въезду в деревню. Уже поздно, пора бы ему вернуться, да и снег такой сильный…

Тетушка Чжан поднялась следом. Она волновалась за сына, но и боялась, что Тан Шоу сбежит.

— Пойдем вместе.

Заперев ворота, они направились к въезду. Темнота сгущалась, снег слепил глаза, и даже дорогу под ногами было не разглядеть, не то что что-то вдали. Но Тан Шоу и тетушка Чжан упрямо стояли под снегопадом, изредка притоптывая, чтобы согреться.

Неизвестно, сколько прошло времени – Тан Шоу уже начал превращаться в ледяную статую, – когда впереди послышались торопливые шаги и мужские голоса.

— Впереди Сюн Чжуаншань? — крикнули они, бросаясь навстречу.

Ответил незнакомый голос:

— Да! Ты фулан мясника? Беги сюда, твой господин ранен!

— Что?! — тетушка Чжан взвизгнула и рванула вперед.

Тан Шоу последовал за ней. В темноте едва можно было разглядеть три фигуры: двое поддерживали третьего.

— Что случилось? Где он ранен?

— Все в порядке, пустяки, — прорычал Сюн Чжуаншань.

Но Тан Шоу знал: если бы рана действительно была пустяковой, тот ни за что не позволил бы себя поддерживать.

Разговаривать на морозе было нелепо, и они все вместе довели Сюн Чжуаньшаня до дома, уложив на кровать.

При тусклом свете масляной лампы Тан Шоу разглядел раны: глубокие порезы по всему телу, будто от чего-то острого. Но хуже всего была рана на ноге – до кости. Именно из-за нее он не мог идти сам.

Тетушка Чжан тихо всхлипывала в углу. Тан Шоу, скрепя сердце, обработал раны – к счастью, летом Сюн Чжуаншань часто охотился, и в доме были кровоостанавливающие средства. Помощники, закончив, собрались уходить.

— А-Шань, тех двух диких козлов я притащил тебе во двор, — сказал один. — В темноте не разглядеть, испортились ли шкуры, завтра сам посмотришь.

— Холодает, больше не ходи в горы, — добавил второй. — Звери голодные, стали злее. Никакая добыча не стоит риска.

— Спасибо, братцы, — кивнул Сюн Чжуаншань. — Без вас я бы не добрался.

— Пустяки! Мы тебя уже на спуске встретили. Ты и сам бы дошел, хоть и медленно.

Проводив гостей, Тан Шоу столкнулся с взглядом, полным яда:

— Это ты вынудил его идти в горы?! — прошипела тетушка Чжан. — Я сразу поняла – раз трижды в день есть требует, ничего хорошего! На кого только мой А-Шань нарвался!

Тан Шоу не находил слов. Из разговора он понял: Сюн Чжуаншань пошел за шкурами диких козлов, потому что он пожаловался на жесткую кровать. Войлок был дорогим, денег не хватало, а своих козлят жалко – вот он и рискнул. Так что упреки были справедливы.

— Хватит, матушка, — прервал ее Сюн Чжуаншань. — Он ни при чем.

— Защищаешь его?! А он о тебе подумал?! Из-за него ты в горы полез, а он даже завтрак не приготовил! Да и в сердце тебя не держит – только и ждет, чтобы сбежать! Не оправдывайся, я все вижу! Иначе зачем бы ты позвал меня присматривать за ним, если обычно ты даже…

— Матушка! — голос Сюн Чжуаншаня отдавал сталью. — Уже поздно, отец беспокоится. Пусть мой фулан проводит тебя.

Тетушка Чжан замолчала. Некоторые ошибки нельзя исправить, и даже между матерью и сыном остается стена. Вытирая слезы, она покорно пошла за Тан Шоу.

— Ты идиот?! — Вернувшись, Тан Шоу не сдержался. Слезы, которые он копил весь вечер, хлынули потоком. Он яростно вытирал лицо, растирая кожу до красноты. — Ты совсем рехнулся?! Горы опасны! Ради двух шкур ты готов был жизнь положить?! Неужели они дороже тебя самого?!

Сюн Чжуаншань попытался дотянуться до него, но не смог и попытался встать.

— Что ты делаешь?! — Тан Шоу бросился к нему. — С такими ранами нельзя двигаться!

Сюн Чжуаншань схватил его и грубой ладонью вытер слезы:

— Не плачь. Раны только выглядят страшно. На службе я получал и хуже – копье вот так вот в грудь вошло, а я выжил! — Он разорвал рубаху, обнажив шрамы, покрывавшие его торс. Самый страшный – на груди, размером с пол-ладони.

Тан Шоу заплакал еще сильнее.

— Правда, все в порядке. Я столько раз бывал на той горе, чего только не встречал – и ничего. Я сильный, даже тигра убивал, и то почти не пострадал. А тут эти два диких барана ранили меня только потому, что я хотел добыть целые шкуры – чтобы сделать тебе меховой ковер. Потому и не стал портить их шкуры, вот они и воспользовались моментом.

— Да кому нужны эти дурацкие шкуры! Я просто так ляпнул, даже не думал по-настоящему...

Но Сюн Чжуаншань лишь улыбнулся: 

— Но если ты чего-то хочешь – я все тебе дам.

В тот же момент Тан Шоу посмотрел на этого мужчину. При тусклом свете масляной лампы его черты расплывались, но в его сердце это лицо стало кристально ясным. Хотя между ними и была физическая близость, Тан Шоу считал их отношения чем-то вроде «друзей с привилегиями» из его прошлой жизни – ведь он не был изначальным «владельцем» этого тела. Он оставался с Сюн Чжуаншанем, стал его фуланом, лишь чтобы однажды уйти в лучшую жизнь. Но теперь этот человек готов был отдать за него жизнь – как тут не растрогаться?

Однако никакие эмоции еще не становились любовью. Любовь не рождается из чувства благодарности.

В прошлой жизни у Тан Шоу была девушка. Сдерживая себя из заботы о ней, он не переходил границы. Но ему нравились женщины. Как он мог принять мужчину? Психологический барьер был слишком высок. Но Сюн Чжуаншань готов был рисковать жизнью ради него – значит, он теперь в долгу. Чувствами он ответить не мог, поэтому решил: пока остается здесь, будет заботиться о нем и помогать финансово. Хоть так – чтобы, когда он уйдет, у Сюн Чжуаншаня были деньги: взять нового фулана или жену, жить спокойно и счастливо.

С этим решением на душе стало легче.

Чтобы успокоить Сюн Чжуаншаня и отвадить его от риска, Тан Шоу сказал: 

— Сюн Чжуаншань, если еще раз так безрассудно полезешь – подумай о последствиях! Если... если что-то случится, я даже траур носить не стану! Сразу выйду замуж, приведу любовника в твой дом, потрачу все деньги, заработанные твоими кровью и по́том, пусть он спит с твоим фуланом и бьет твоих детей...

— Не смей! — взревел Сюн Чжуаншань, будто это уже произошло. Одна мысль о такой возможности вызвала в нем дикую ярость. Никто не смеет трогать его сяо фулана – иначе он убьет! 

Он рванул Тан Шоу к себе, тот ударился о твердую грудь, и в тот же миг его губы были грубо захвачены. После дикого поцелуя Сюн Чжуаншань прошипел:

— Не смей! Ты мой при жизни и после смерти! Всю жизнь будешь моим сяо фуланом!

— Ты чего, рану потревожишь! Жить надоело?

Но Сюн Чжуаншань сжал его, рыча как дикий зверь: «Ты мой!»

В тусклом свете лампы его глаза пылали такой свирепостью, что Тан Шоу вздрогнул. Он все еще боялся этой кровавой жестокости в нем.

Люди из его прошлой жизни привыкли к миру. Перед человеком, прошедшим через горы трупов, с его аурой смерти, никто не устоял бы без дрожи.

Почувствовав дрожь в своих руках, Сюн Чжуаншань прижал его к груди и проговорил голосом полный боли:

— Не бойся меня. Каким бы я ни был – никогда тебя не трону. Поэтому не бойся!

Уткнувшись лицом в его грудь, Тан Шоу вдруг действительно успокоился:

— Я знаю... Просто... чуть-чуть страшно, — прошептал он, — Отпусти, у тебя же нога ранена, нельзя так...

Но Сюн Чжуаншань не отпускал: 

— Тогда возьми свои слова назад! Скажи, что это была ложь!

— Тогда поклянись, что больше не полезешь за дурацкими шкурами!

— Фулан... Ты беспокоился обо мне? — вдруг спросил Сюн Чжуаншань.

— Ты... только сейчас догадался? Глупый медведь, — Тан Шоу почувствовал нежность. Он хотел оставить Сюн Чжуаншаню эту теплоту – если это сделает его счастливым.

Тучи рассеялись, Сюн Чжуаншань рассмеялся: 

— Хорошо, я обещаю. А ты заберешь свои слова?

— Ладно... Если Сюн Чжуаншань будет жить – я всегда буду его сяо фуланом!

Сюн Чжуаншань прижался щекой к его лицу, теплое дыхание обдало кожу. Но слова были совсем не теплыми: 

— Фулан, ты только мой. Даже после смерти. Если я умру – буду следить за тобой как призрак. Никому не достанешься!

Несмотря на рану, Сюн Чжуаншань не сидел без дела. Деревенские с детства привыкли трудиться, и на следующий день он, превозмогая боль, тайком вышел во двор – разделывать баранов и снимать шкуры.

Рана на ноге не задела костей – это была глубокая рваная рана от бараньего рога. Такие раны болезненны, но не смертельны, если нет заражения. У Сюн Чжуаншаня крепкое тело, рану промыли вином и присыпали кровоостанавливающим – жара не было. Боль он терпел – на войне бывало и хуже.

Тан Шоу, обнаружив исчезновение Сюн Чжуаншаня, вспыхнул. Он выбежал во двор, готовый наброситься с упреками:

— Сюн Чжуаншань! — гневно крикнул он.

Мужчина спокойно обернулся – и Тан Шоу отпрянул. 

Сюн Чжуаншань стоял с окровавленным ножом, разделывая тушу. Кровь струилась в подставленное ведро, а с лезвия капали алые капли. В сочетании с его безэмоциональным лицом и аурой убийцы зрелище было пугающим.

— Что?

— Ничего... — Тан Шоу проглотил готовый сорваться крик.

— Иди в дом.

— А?

— Или хочешь смотреть, как я шкуру снимаю?

Тан Шоу затряс головой и рванул в дом, захлопнув дверь. Прислонившись к стене, он тяжело дышал, сердце бешено колотилось. Он знал: Сюн Чжуаншань сделал это нарочно. Это был намек – даже с его раненой ногой, сбежать не получится.

Во дворе Сюн Чжуаншань взглянул на нож и усмехнулся. Эффект удался. Его непослушный фулан должен понять: даже раненым, он его не отпустит.