Онлайн чтение книги Переродился в маленького мужа жестокого мясника Transmigrated into the Cruel Butcher’s Little Wife
Глава 49. Поминание предков

Наступило двадцать девятое утро последнего лунного месяца, и Тан Шоу, вопреки привычке, не стал валяться в постели, поднявшись на рассвете. Однако даже так он обнаружил, что Сюн Чжуаншань уже давно встал. Закутавшись в одеяло, он еще немного покопошился, не желая вылезать из тепла, но мысль о том, сколько дел предстоит в этот день, заставила его подняться.

В Юйчао к праздникам относились куда серьезнее, чем в его прежнем мире, где от традиций остались лишь семейные ужины да формальности. Здесь же строго следовали древним ритуалам, день за днем:

23-е число – Малый Новый год, проводы Бога очага на небеса. В этот день в каждом доме сжигали изображение Цзао-вана, чтобы «отправить» его с докладом к Нефритовому императору о делах семьи за год. Чтобы божество не нажаловалось, люди готовили обильные подношения.

24-е – Генеральная уборка.

25-е – Приготовление тофу. Считалось, что в этот день Нефритовый император спускается на землю и ест соевую гущу, демонстрируя скромность.

26-е – Забой свиней и заготовка праздничного мяса.

27-е – Забой кур и посещение ярмарки.

28-е – Написание новогодних парных надписей на персиковых дощечках.

29-е – Посещение могил предков и подношения.

Именно к последнему ритуалу теперь готовился Тан Шоу. Как новый член семьи Сюн, он не только обязан был присутствовать, но и играл ключевую роль: поскольку у них с Чжуаншанем еще не было детей, по обычаю следовало молить предков о даровании здорового и смышленого ребенка. Некоторые даже напрямую просили наследника.

«Хо-хо, — мысленно усмехнулся Тан Шоу. — Интересно, как предки Сюнов отреагируют, узнав, что их «невестка» – такой же призрак, как они? Не восстанут ли из могил?»

Но как бы то ни было, для Сюн Чжуаншаня этот день был крайне важен. Обычно немногословный, он не раз напоминал Тан Шоу: «Молись искренне, чтобы предки даровали нам крепкого малыша. Я хочу стать отцом». Личные чувства Тан Шоу откладывались в сторону – сейчас главным было порадовать мужа в праздник.

Когда Чжуаншань вошел в спальню, он увидел своего фулана, сонно потирающего глаза и кутающегося в одеяло.

Мужчина быстро прикрыл дверь, чтобы холодный воздух не проник внутрь, немного постоял, согревшись, а затем достал из-под одеяла заранее подогретую одежду.

— Эрлан, ты уже закончил с утренними делами?

— Встал пораньше, чтобы помочь тебе по хозяйству, — ответил Чжуаншань, помогая ему одеваться. — Спасибо за труды.

Тан Шоу, взрослый мужчина под тридцать, краснел, как ребенок, пока тот застегивал ему воротник.

— Я… я сам! — пробормотал он, окончательно проснувшись от смущения.

Но Чжуаншань сделал вид, что не слышит:

— Подними руку.

Тан Шоу покорно подчинялся, и к моменту, когда одежда была надета, его лицо пылало так, будто он стоял у раскаленной печи. Сердце бешено колотилось, а взгляд упорно избегал встречи с глазами мужа – сегодня его черты казались особенно смущающими.

— Я… пойду готовить тесто, замешенное вчера! — выпалил он и поспешно ретировался.

Наблюдая, как фулан в панике убегает, Сюн Чжуаншань, обычно невозмутимый, тихо рассмеялся. Он потер пальцы, на которых еще оставались тепло и ощущения нежной кожи супруга: «Так приятно…»

В кухне Тан Шоу похлопал себя по щекам, пытаясь остудить пыл. Придя в себя, он умылся.

На плите уже кипел котел с водой – с тех пор, как в доме появился кан, Чжуаншань каждое утро первым делом топил его и грел воду, чтобы в комнатах было тепло, а у фулана была горячая вода для умывания.

«Вот почему в интернете столько девушек кричат, что все хорошие мужчины «согнулись», — размышлял Тан Шоу, разбавляя кипяток холодной водой. — Раньше я считал это бредом: как можно «согнуть» натурала? Но теперь понимаю… Когда кто-то искренне заботится о тебе день за днем, пол перестает иметь значение. Хорошо, что я не здешний – а то, глядишь, и впрямь смягчился бы».

Приступив к готовке, он сделал паровые булочки в форме зверюшек (больше всего – кроликов в разных позах) и несколько мясных блюд. Увидев в погребе свиные шкурки, решил приготовить заливное – в его мире его называли «хрустальным желе», а в эпоху Сун оно носило изящное имя «хрустальная нарезка».

Когда Чжуаншань, заправив постель и прибравшись, зашел в кухню, он увидел, как Тан Шоу держит в руках большую свиную шкуру.

— Хочешь приготовить? Дай, я сначала очищу от щетины.

Не зря он был мясником – ловкими движениями ошпарил шкуру кипятком, вытащил и зачистил. Все заняло мгновение.

— Эрлан, а как вы обычно едите шкурки?

— Тушим с мясом, — пожал плечами Чжуаншань. — Вполне съедобно.

— Какое расточительство! Сейчас я приготовлю тебе «хрустальную нарезку», и ты поймешь, что раньше просто зазря переводил шкурки.

— Угу. С тех пор как у меня появился фулан, я понял, что раньше зазря ел вообще все.

Тан Шоу аж подпрыгнул. Когда этот медведь успел превратиться в такого прожженного соблазнителя? Раньше он вел себя совсем иначе! Если бы не привычка Сюн Чжуаншаня пугать людей тесаком да его звериная выносливость в постели, Тан Шоу мог бы заподозрить, что и его «подменили» – как самого себя, пришельца из будущего.

Украв взгляд в сторону поясницы Сюн Чжуаншаня, Тан Шоу мысленно вздохнул: крепкая, мощная, способная довести до исступления… 

Стоп! Если продолжать в том же духе, мысли быстро станут 18+.

Но как бы то ни было, этот медведь умел задеть самые потаенные струны его души – и делал это без намека на пошлость. Напротив… Тан Шоу это нравилось.

Едва он закончил готовить угощения для поминания, как подошла вся семья Сюнов. Хотя они жили раздельно, на кладбище шли вместе. Собрав вещи, две семьи вышли за ворота.

Леденящий зимний ветер обжигал лицо, заставляя Тан Шоу дрожать всем телом.

— Ты не надел волчью безрукавку? — спросил Сюн Чжуаншань.

— З-забыл… — голос Тан Шоу дрожал от холода.

— Я вернусь за ней.

— Н-не надо, мы уже вышли из деревни…

— Ничего. Я быстрый, догоню вас до кладбища.

Сюн Чжуаншань сунул поклажу в руки Тан Шоу и зашагал обратно. Его широкие шаги быстро скрыли его из виду.

Старшая невестка Сюн смотрела ему вслед с нескрываемой завистью. Кто бы мог подумать, что самый грозный и нелюдимый из братьев окажется таким внимательным мужем!

Старший Сюн, украдкой проверив, что мать не смотрит в их сторону, робко взял жену за руку. Та вспыхнула, слегка дернулась, но не стала вырываться. На душе у нее потеплело: «Мой Далан тоже ничего…»

— Весной, когда второй пойдет в горы на охоту, я присоединюсь, — прошептал он ей. — Может, не волка, но горного козла добыть смогу. Сошью тебе теплую безрукавку.

— Не надо! — испуганно воскликнула она. — Это же опасно!

Он лишь глупо ухмыльнулся, не дав прямого ответа.

Они думали, что действуют скрытно, но матушка Сюн все видела. 

«Не знаю, в кого такие уродились – все трое мужья-подкаблучники. В ихнего батюшку – бревно непробиваемое – точно не пошли».

Сюн Чжуаншань догнал их как раз у кладбища.

— Надень поверх одежды.

Волчья безрукавка, сшитая до прихода Тан Шоу, была скроена под богатырское телосложение Сюн Чжуаншаня, поэтому легко налезла поверх толстого ватного кафтана. Несмотря на кажущуюся легкость, мех отлично защищал от ветра.

В этих краях было принято хоронить предков на семейных полях. Пока матушка Сюн зажигала масляные лампы, расставляла угощения и жгла погребальные деньги, остальные члены семьи поочередно кланялись.

— Молитесь усерднее, — шепнула она, когда подошла очередь Тан Шоу и Сюн Чжуаншаня. — Наши предки могущественны! Они обязательно пошлют вам здорового малыша в этом году.

Тан Шоу: «…»

Он старался ни о чем не думать – все-таки стоял перед могилами предков Сюн Чжуаншаня. Но сам Сюн Чжуаншань молился с такой искренностью, какой Тан Шоу еще не видел.

— Пусть предки пошлют нашему второму толстенького внука в этом году! — торжественно объявила матушка Сюн после третьего поклона.

И в тот же миг порыв ветра швырнул грубый желтый погребальный лист прямо в лицо Тан Шоу.

Тан Шоу: «…»

Матушка Сюн: «…»

«Что ж, предки Сюнов и вправду проницательны – сразу поняли, что от меня потомства не дождешься», — горько пошутил про себя Тан Шоу.

Сюн Чжуаншань мгновенно сорвал бумагу с его лица и прикрыл собой, ощетинившись:

— Это мой фулан! Не смейте трогать!

Тан Шоу робко выглянул из-за его плеча, убедился, что прочих признаков потусторонней активности нет, и дернул мужа за рукав:

— Эрлан… это же твои предки.

— Неважно. Ты – мой фулан. В этой жизни и в следующих, — заявил Сюн Чжуаншань, сверкая глазами. — Кто бы ни был против!

Тан Шоу: «…»

По дороге назад несколько деревенских проходили через поле Сюнов к своим участкам.

— Смотри, у Сюнов поминальные булочки в форме кроликов, — заметила одна женщина.

— Наверняка дело рук того самого фулана мясника, — хихикнула ее спутница.

— Откуда знаешь?

— Догадалась. Кролик, ну, папа-кролик… — она многозначительно подмигнула.

Легкий смех донесся до Тан Шоу, а с ним и обрывки фразы:

— Вот это усердие… даже перед предками постарался угодить!

[прим. ред.: прикол с кроликами:

в ориг. исп. «兔爷» [ту е]. В кит. сленге «кролик» «兔» – исторически ассоциировался с пассивным партнером в мужских отношениях; «папа-кролик» «兔爷» – устаревший термин для мужчин, играющих «женскую» роль.

Когда Тан Шоу налепил булочек-кроликов для поминания предков, деревенские женщины догадываются, что это его рук дело, и смеются, потому что форма булочек становится намеком на его роль в браке с Чжуаншанем]

Над могилами рода Сюн вновь закружился холодный ветер, пытаясь сдуть кроличьи булочки. Но сколько ни дул – те и не шелохнулись. Ветер будто сдался и стих.

По возвращении в деревню матушка Сюн снова предложила Сюн Чжуаншаню и Тан Шоу встретить Новый год вместе, но тот отказался.

Этот случай не произвел впечатления на Тан Шоу, однако Сюн Чжуаншань, казалось, был глубоко встревожен. Он снова стал тенью следовать за мужем, словно боялся, что тот исчезнет – точь-в-точь как в первые дни после «перерождения» Тан Шоу.

— Эрлан, это просто совпадение, — вздохнул Тан Шоу. — Призраков не существует.

Сюн Чжуаншань молча смотрел на него, и в его глазах клубилось что-то непонятное. Он будто хотел что-то сказать, но в итоге так и не проронил ни слова.

— А-а... а-ау... гав! гав! — Внезапно раздался жалобный собачий лай, полный боли.

— Чья-то собака ранена?

Прислушавшись и не услышав других звуков, кроме слабеющего воя, Сюн Чжуаншань заключил:

— Похоже, серьезно пострадала. Я посмотрю. Ты оставайся здесь.

Он достал охотничий лук и взял свой острый тесак.

Деревенские собаки – настоящие тухуа [прим. ред.: китайские деревенские собаки. В отличие от просто беспородных псов, тухуа – это особая категория со своей культурной значимостью], не то что изнеженные заморские породы. Они сторожат дом, понимают людей и никогда не лают по ночам без причины. Разве что...

«Неужели с гор спустился зверь?» — лицо Тан Шоу стало серьезным, и он накинул одежду, собираясь последовать за мужем.

— Я не могу отпустить тебя одного.

Сюн Чжуаншань, видя его упорство, сдался:

— Похоже, там только раненая собака. Но будем осторожны – если что-то не так, сразу возвращаемся и зовем деревенских.

Они зажгли факелы и двинулись на звук.

В трех ли от подножия горы они увидели двух животных: одно лежало на боку, скуля от боли, а второе беспокойно кружило вокруг, иногда останавливаясь, чтобы лизнуть раны.

Тан Шоу хотел подойти ближе, но Сюн Чжуаншань резко остановил его.

— Что такое? Это же просто две собаки...

— Нет. На земле – собака. А вокруг нее – волк.

Волки не лают, а лежащее животное время от времени издавало именно «гав-гав». Второе же лишь тихо поскуливало.

Как будто подтверждая слова Сюн Чжуаншаня, зверь внезапно поднял голову и посмотрел в их сторону. В темноте засветились зеленые глаза.

— Во-о-олк! — Тан Шоу вжался в мужа, который спокойно передал ему тесак, а сам достал лук. — Не бойся. Я и тигров убивал. Один волк – не проблема.

Но в тот момент, когда он натянул тетиву, волк неожиданно опустился на передние лапы, будто кланяясь. Сюн Чжуаншань замер.

— Он просит о помощи.

— Что?!

— Некоторые горные звери понимают больше, чем кажется. Я видел такое на службе.

— Что делать? Помогать?

— Подождем. Посмотрим, уйдет ли он.

Волк, кажется, понял их сомнения. В последний раз лизнув раны собаки, он бросил на нее тоскливый взгляд и скрылся в горах.

— Подождем еще, — прошептал Сюн Чжуаншань.

Когда зеленые глаза окончательно исчезли во тьме, они осторожно подошли к раненой собаке. Ее спина была покрыта рваными ранами, на ногах зияли глубокие укусы, а живот оказался распорот.

Сюн Чжуаншань быстро снял верхнюю одежду, завернул в нее животное и понес домой.

Дома нашлись кровоостанавливающие порошки и мази – привычка со времен охоты. Тан Шоу продезинфицировал иглу над масляной лампой и вымочил ее в вине, собираясь зашить рану.

Чтобы собака не укусила от боли, ей связали морду веревкой. Но та, кажется, понимала, что ей помогают, и не сопротивлялась.

Ни Сюн Чжуаншань, ни Тан Шоу не имели медицинских навыков. Швы вышли кривыми, но рана была закрыта. Перед и после процедуры ее обрабатывали вином – неизвестно, насколько это эффективно по сравнению с современным спиртом, но больше они ничего сделать не могли.

К концу процедуры собака уже почти не стонала, лишь слабо поскуливала.

— Спи. Уже поздно.

— Она выживет? — спросил Тан Шоу.

— Возможно. Звери выносливее людей – без лекарств выкарабкиваются. А у нас есть лекарства.

Кивнув, они легли спать, так и не осмелившись развязать веревку на морде животного.