Камин, в котором еще мерцали последние тлеющие угольки, слабо оттенял очертания комнаты. Леон лежал на кровати, занимая ровно ее половину, хотя Вероника не заметила, когда он вернулся.
На мгновение Вероника оцепенела. Затем, словно одержимая, она подползла к кровати и задрожала. Она нуждалась в нем. Помоги мне. Прошу, эта жажда...
Она забралась на его большое, крепкое тело, но мужчина не проснулся. Даже когда она склонилась над его спящим лицом, он не шелохнулся. Однако стоило ее губам разомкнуться, чтобы поцеловать его, усталые веки поднялись, как по команде.
Нет, я не дам ему времени на сопротивление.
Игнорируя его несфокусированный взгляд, Вероника прижалась мягким языком к его губам и присосалась, словно кусая.
Она понимала, что ее действия похожи на соблазнение – нет, даже проститутка не прикоснулась бы к мужчине, приставившему нож к ее горлу.
Но дыхание, струящееся с его холодных губ, было слишком сладким на вкус. Вероника почувствовала неудержимое желание проникнуть глубже. От каждого жадного вздоха, от каждого его тихого выдоха по ее позвоночнику пробегали мурашки.
В животе потеплело, и казалось, что ее тело вспыхнет огнем, если она не будет тереться о него. Ах, жестокое наслаждение, словно ее мозг вот-вот взорвется.
Мягкий кусочек плоти внутри его рта источал сладость при каждом касании. Она совершенно бездумно посасывала его, пока случайно не ослабила хватку, и Леон, воспользовавшись моментом, выпустил рваный выдох и разорвал поцелуй.
– Даже спокойно отдохнуть мне не даешь, да?
Его приглушенное ворчание ощущалось чем-то густым, как мутная вода. Трудно сказать, Леон, лежа в полудреме, улыбался или издевательски насмехался над ней. И все же, когда ее дрожащие пальцы потянулись навстречу, чтобы очертить его красивые губы, он замолчал.
Он опустил глаза и безучастно уставился на ее тонкую, изящную ладонь. Или он смотрел не на руку? Вскоре Вероника поняла, что его потемневший взгляд привлек вырез ее туники, обнаживший часть груди. Улыбка, прежде плескавшаяся в его глазах, сменилась чем-то жестоким и острым.
– Ты смелее, чем я думал.
Он не отвернулся, как целомудренный рыцарь. Вместо этого он беззастенчиво окинул взглядом изгибы ее тела, освещенного слабым свечением костра.
Вероника подумала: слухи правдивы. Когда-то он был многообещающим святым рыцарем, но теперь он еретик, падший человек – таков был его собственный выбор.
Все ее тело словно превратилось в золото. Под его обжигающим взглядом ее кожа плавилась от жара. Когда она попыталась отстраниться, не в силах дольше выдерживать его взгляд, он обхватил ее шею сзади и снова притянул к себе. Его насмешливый голос звучал настораживающе спокойно:
– Ты разбудила меня и теперь думаешь, что сможешь убежать?
Вероника почти касалась его носа своим, глядя сверху на него дрожащими глазами. Ощущение того, как тесно были прижаты их тела друг к другу, было интимным и чем-то естественным, что не поддавалось контролю. Словно два неподходящих кусочка пазла, тайно сцепленные вместе, будто бы были рождены именно для этого.
– Смотри, ты реагируешь на меня, – пробормотала она.
Леон с удивлением приподнял брови, похоже понимая, что она имела в виду. Его кадык медленно скользнул вверх и вниз, и едва различимый звук тяжелого дыхания – чьего именно, никто из них не знал – заполнил пространство между ними. Казалось, что густой, тяжелый воздух между ними готов воспламениться и взорваться.
Сколько времени утекло? Как долго они не отрываясь смотрели друг на друга, пока слеза не упала ему на лицо?
– ...Мое сердце болело.
– ......
– Я видела сон.
Вероника начала говорить, слегка заикаясь. Слезы продолжали скатываться по ее лицу, но не от грусти, а от жара. Хотя все повторилось, как в тот день, на этот раз ее разум был яснее. Она понимала, что увидела и о чем ей нужно рассказать.
– Я была Бахамутом. Стоя на утесе, внизу, под собой, я увидела город. Он был более величественным, чем Байен, и, когда смотрела на него, я чувствовала голод.
Выражение на лице Леона мгновенно исчезло. Сквозь слезы Вероника продолжала:
– А потом я увидела святого рыцаря. Он был в ужасе и пытался сбежать, а я смеялась. Запах был таким восхитительным. Таким сладким. Поэтому я схватила его за плечо. Он боролся, а я открыла рот. И я, я...
– Это была не ты, – резко оборвал ее Леон, когда в ее голосе начало сильнее сквозить безумие. Она вздрогнула от его слов, как будто услышала что-то невыносимое.
Он бережно вытер слезы с ее щек и медленно повторил:
– Ты ничего не сделала.
Слезы полились сильнее. Она закусила губу, униженная собственной слабостью, но не могла перестать плакать. Слезы, как и кровь, текли, не нуждаясь в разрешении, даже когда хотелось, чтобы они остановились. Они не были особенно болезненными, но удушали и раздражали.
Когда она была маленькой, отцу ее плач очень надоедал. Он говорил, что пролить несколько слезинок – это нормально, но если продолжаешь хныкать – значит, делаешь это нарочно.
Поэтому маленькой Веронике приходилось сдерживаться. Она могла плакать, когда оставалась одна, но, когда находилась рядом с другими, ей приходилось глотать слезы, даже если для этого приходилось поднимать глаза к небу. Смотреть вниз в таком состоянии было недопустимо.
– Почему ты так сдерживаешься? Просто дай волю слезам.
Леон произнес это как ни в чем не бывало. Глаза Вероники расширились.
Как странно. Слышать такие слова от пугающего незнакомого мужчины, слова, которые она всегда хотела услышать. И то, что он принял ее горящее, обжигающее тело и понял ее желание быть рядом с ним.
Это так ее осчастливило, что захотелось заплакать.
– Тогда помоги мне как-нибудь.
Она знала, как это прозвучало, но других слов найти не смогла.
– Мне невыносимо жарко.
Она позволила себе обмякнуть и прильнула к нему. Леон, должно быть, почувствовал ее желание.
Он ничего не сказал. Пристально смотрел на нее с нечитаемым выражением лица, вытер остатки слез, а затем уложил ее рядом с собой. Не говоря ни слова, он опустил голову и глубоко целовал ее до тех пор, пока она, переполненная чувством блаженства и наслаждения, не начала метаться в его руках и умолять остановиться.
Ощущения были почти такими же, как если бы ее сжигали заживо. Комната мерцала от жара, а потолок, казалось, то приближался, то уносился все дальше и дальше.
Холодным оставался только сам Леон Берг. От него словно невидимыми лучами исходила прохлада, и Вероника находила истинное успокоение в присутствии рядом с ней другого человека.
«Я не уйду», – внезапно ей пришло воспоминание о тихом голосе, который она слышала той ночью. Он не бросит ее одну, и она тоже не могла его покинуть. Леон был прав. Теперь они останутся вместе.
Казалось, в разрушенном мире осталось только два человека.
***
Леон встал с постели на рассвете. Он был измотан. Больше, чем того ожидал. Это было вполне логично, учитывая, что он не спал как следует уже несколько дней.
Умывшись холодной водой, он положил одежду, которую подобрал накануне, и лекарства на край кровати, где она их точно увидит. Судя по тихому, еле уловимому дыханию, сейчас ей не приходили другие видения.
Вероятнее всего, ее видения были связаны с тем самым местом. Город, более величественный, чем Байен. И присутствие святого рыцаря. Неважно, в каком направлении они двигались – на север, юг, восток или запад – единственным местом, подходящим под это описание, был священный город Карт. Конечно, ему будет нужно дождаться более конкретных видений.
На ум пришел наихудший сценарий развития событий.
–…Бенджамин… прекрати, – в этот момент женщина ненадолго проснулась и свернулась калачиком, разговаривая в полудреме. Свободная туника соскользнула с одного плеча, обнажая ее острую ключицу и изгиб груди.
Леон замер на мгновение, а затем натянул одеяло повыше, чтобы прикрыть ее шею. Судя по упомянутому имени, ей, должно быть, снился жених или возлюбленный.
Что с ним случилось? Пережил ли он пожар в городе и миновал ли пасти чудовища?
Если бы он был жив, то отчаянно искал бы свою возлюбленную. Если же он мертв, это совсем другая трагедия. Леон понимал, что его вопросы бессмысленны.
– В любом случае ты вынуждена оставаться рядом со мной.
Умиротворенное выражение спящего лица, казалось, отрицало реальность. Свет раннего утра мягко ложился на ее безмятежное лицо. Он все еще не знал ее имени. Это было сродни тому, как не дают имени боевому коню, жизнь которого в конечном счете оборвется на поле битвы.
Выбившиеся пряди волос, упавшие около рта, колыхались при каждом дуновении ее дыхания. Ее пухлые губы, покрасневшие от вчерашних прикосновений, слегка отекли.
Невинная и все же соблазнительная женщина.
Она напоминала застрявшую в ладони колючку. Заноза не болела, пока он не прикасался к ней.
***
– Завтрак для всех одинаковый: овсянка и хлеб.
– Спиртного нет?
– Осталось немного эля.
Леон кивнул, усаживаясь за стойку бара на первом этаже. Мужчина средних лет с густой бородой, скорее всего трактирщик, первым делом поставил стакан. Леон наблюдал, как жидкость плавно переливалась в чашу, и начал прикидывать, сколько еще еды ему нужно запасти.
– О, и, если возможно, мы хотели бы остаться до полудня.
– Какая комната?
– Последняя на четвертом этаже.
Мужчина прищурился.
– Комната на двоих, предназначенная для слуг, – я слышал. Парнишки были более чем довольны, так что нет необходимости доплачивать, чтобы задержаться тут до полудня. Прошлой ночью они напились до беспамятства.
Сто золотых монет. За ту сумму, которую заплатил Леон, можно было бы снять весь трактир, если бы не нынешние неспокойные времена. Так легко заплатить такую сумму, а потом предложить заплатить сверху – он и на изнеможденного беженца не походил.
Когда хозяин заведения передал Леону тарелку с хлебом, он беззаботно поинтересовался:
– Как ты думаешь, ситуация настолько серьезна, насколько кажется?
– Ну, если бы я оказался в таком положении, я бы покинул город, а не пытался заработать.
– Многие молодые люди уже так и делают. Но для таких, как я, нелегко просто бросить свой дом. Даже если я оставлю своих овец, кур и землю, нет никакой гарантии, что место, куда я отправлюсь, будет безопасным. И даже если мне удастся добраться до другого региона, чтобы обустроиться там все равно потребуются деньги.
Похоже, мужчина по крайней мере рассматривал возможность уехать.
Игнорируя все вокруг, Леон вспомнил о тушеной баранине, которую съел вчера. Идея распродать чье-нибудь имущество, чтобы проспонсировать бегство из города была идеалистической – если бы на это имелось достаточно времени.
Асельдорф напоминал котел, а те, кто оставался здесь, – лягушек, которых варили на медленном огне.
– Надеюсь только, что построенные стены выдержат не хуже тех, что в Тиране.
Пальцы трактирщика, которыми он рассеянно постукивал по столешнице, внезапно остановились. Леон медленно поднял голову и повторил, будто бы утверждая, что не ослышался:
– Тиран?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления