Онлайн чтение книги Записки расхитителей гробниц: 9 "Волчье логово Куньлунь" 盗墓笔记续9 昆仑狼窟
83 Волчье логово Куньлунь 9-83 "Третий дядя"

盗墓笔记续9

Что я мог сказать в этот момент?

Видя, что Толстяк твёрдо решил, я мог только стиснуть зубы, подойти к бронзовой статуе и вместе с ним налечь на неё.

Прилагая усилия, я спросил Толстяка:

— Не пожалеешь?

Толстяк ответил:

— Связался с таким дурнем, как ты, — какой толк жалеть.

Мы постепенно открыли в бронзовой статуе щель, и тот странный запах стал усиливаться. Моё сердце билось всё сильнее, словно готовое выпрыгнуть из груди. Толстяк тоже затаил дыхание, его глаза пристально уставились в узкую щель.

В этот момент, возможно из-за того, что мы достаточно широко открыли статую, раздался щелчок механизма, и бронзовая статуя неожиданно сама распахнулась.

Свет фонарика был тускло-жёлтым и смутно освещал содержимое. Первое, что я увидел, были чёрные волосы, заполнявшие всю статую и насквозь пропитавшиеся слизью. Расплывчато проступал человеческий силуэт. А там, среди волос, я увидел распухшее до неузнаваемости человеческое лицо.

Мертвецки бледное и опухшее, словно готовое лопнуть в любой момент. Через массу волос проглядывали участки белой одежды.

Это лицо уже давно полностью деформировалось и в нём уже не осталось ничего человеческого.

Это была проклятая.

В данный момент она тихо и спокойно лежала в статуе, словно кокон шелкопряда.

Толстяк втянул воздух сквозь зубы и спросил:

— Наивняш, это твой третий дядя?

Я не знал, так ли это. То, что перед нами, уже совсем не походило на человека, но почему оно такое смирное?

Толстяк держал оружие наготове, тёмное дуло было направлено прямо в голову проклятой. По-прежнему ни шороха, ни звука. Что происходит? С пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем, я долго-долго всматривался и не видел никакого движения. Тут внезапно обнаружил, что в копне чёрных волос вроде есть что-то, примерно на уровне груди.

Я взял альпинистский лом и попробовал раздвинуть волосы. Внутри появился бронзовый шип. Он был длиной в полпальца, с острым концом, толщиной с детскую руку, и в данный момент пронзал мутировавшее тело, намертво пришпиливая его.

Я вздрогнул и начал быстро орудовать ломом, обнажая всё больше и больше бронзовых шипов. Эта проклятая, абсолютно вся, была пронизана шипами и фактически пригвождена к статуе.

Мы с Толстяком переглянулись, и я заметил в его глазах некоторое сострадание. Он сказал:

— Оно всё ещё живое.

Как только Толстяк это сказал, я увидел, что глаза проклятой слабо шевельнулись, а затем волосы внутри яростно затрепетали, похоже желая вырваться из статуи наружу. Неизвестно почему, они не могли сжиматься и растягиваться, как в подводной гробнице. Волосы бурлили внутри статуи, как кипящая вода, и в конце концов постепенно накрыли бронзовые шипы, и всё опять вернулось как было.

Толстяк вдруг сглотнул и сдавленным голосом произнёс:

— Наивняш, только что... по-моему, глаза проклятой неотрывно смотрели на тебя. Ты не заметил?

Я испуганно вздрогнул — в тот момент я глядел на бронзовые шипы и совсем не обратил внимания.

Затем Толстяк добавил:

— Почему-то мне кажется, что оно смотрело на тебя таким взглядом, будто готово заплакать.

Я весь содрогнулся. Душу захлестнула странная мысль: неужели проклятая всё ещё сохраняет разумность? Оно — третий дядя?

Я снова перевёл взгляд на голову проклятой, испытывая импульс раздвинуть волосы и увидеть истинное лицо. Когда я уже, взяв лом, собрался действовать, волосы вдруг сами раздвинулись, и передо мной показалось деформированное тело.

Огромная голова соединялась с уродливым туловищем, покрытым белоснежным танчжуаном . Фрагменты толстой тёплой одежды слиплись от пропитавшей их жидкости. В бронзовой статуе была какая-то чёрная слизь, в которой и плавало изуродованное деформацией тело.

Увидев этот танчжуан, в мгновение ока в моей голове загрохотало, слёзы хлынули из глаз. Глядя на тело, пронзённое бронзовыми шипами, я испытывал невыразимую муку: почему, почему третий дядя стал таким... почему он так жалко лежит внутри статуи?

Я больше не мог сдерживаться. Глаза нещадно жгло — из них текли слёзы. Видя смерть родного человека, более того — его превращение в чудовище, такую муку обычному человеку не постичь и не понять. В моей памяти отец был строгим и чрезмерно консервативным, редко проводил со мной время. Второй дядя тоже редко собирался с нами, и хотя хорошо относился ко мне, всегда держался с важностью старшего. Только третий дядя был ко мне ближе всех, и после окончания университета тот магазинчик был практически подарен мне благодаря его хлопотам.

Я помню, как однажды третий дядя, выпив лишнего, потянул меня за руку и сказал:

— Старший племянник, будь в делах размахом пошире, если что случится — третий дядя горой за тебя. Действуй смело и решительно. Ты ведь единственный росток семьи У, и если третий дядя кому и передаст своё дело, то только тебе. Так что не подведи меня.

Хотя эти слова тогда тронули меня, но я не отнёсся к ним по-настоящему серьёзно. Ведь даже если третий дядя не женат, он не так уж стар, имел своё дело, и найти женщину для продолжения рода не составляло труда. Как бы мы ни были близки, я всё же только племянник. То, что и вправду настал мой черёд, я понял лишь впоследствии, вороша курганы, и осознал причину, почему третий дядя так и не женился.

Когда он говорил те слова, он действительно считал меня своим единственным наследником.

Я вспомнил, как часто обзывал его старым лисом. Хотя он обманывал меня бесчисленное множество раз, но каждый раз — из желания уберечь меня от опасности. А теперь... Се Ляньхуань погиб в стране Сиванму, третий дядя дошёл до того, что превратился в труп в гробнице Куньлуня и так прискорбно заперт в этой бронзовой статуе.

Я пал ничком возле статуи, из глаз неудержимо текли слёзы. Скорбь была всеобъемлющей. Ни о чём другом я не мог думать. Толстяк рядом молчал и только через долгое время похлопал меня и тихо сказал:

— Хватит, утри слёзы. Будешь так убиваться, твоему третьему дяде и на том свете покоя не будет.

Я вытер слёзы и сказал:

— Толстяк, вся жизнь моего дяди чересчур трагична.

Толстяк вздохнул:

— Ты всё время его ругал, теперь жалеешь, да? Эх, не думал, что третий господин У, живя бурной и насыщенной жизнью, подобно вихрю ветра и грозовым облакам, в конце концов окажется лежащим в этом куньлуньском саркофаге.

Договорив, Толстяк внезапно изменил тон:

— Но разве не находишь, что здесь что-то не так?

В тот раз в стране Сиванму, хотя третий дядя и пропал, но тела мы не видели, поэтому в душе я всё ещё надеялся и не впадал в отчаяние. Но сейчас он лежит передо мной, и учитывая всё предыдущее, личность перед нами не вызывает сомнений. Как я мог оставаться спокойным? Мой мозг уже помутился от этих потрясений, сердце переполнено горем, и когда Толстяк сказал это, я не мог понять, что же здесь не так.

Толстяк вздохнул и растолковал:

— Твой третий дядя смог добраться сюда. Значит, как и мы, он видел эти настенные росписи. Возможно, ища сутру «Восхваления жизни», началось его превращение в труп. Вэньцзинь говорила, что изменение происходит быстро, человек мгновенно теряет осознанность. Тогда, если твой третий дядя был один, то как оказался заперт в статуе?

Да-а! Если третий дядя один отправился к горе Куньлунь, то после превращения в труп, кто заключил его в бронзовую статую? К тому же сила проклятой невероятно велика! У кого такие способности?

Внезапно я подумал о возможности: а что, если... он сам лёг туда?

Допустим, дядя заметил своё превращение и поэтому сам себя запер. Какое же требуется мужество? Подумав о тех бронзовых шипах, у меня мгновенно волосы встали дыбом по всему телу. Снова посмотрел на существо в статуе. Толстяк сказал, что оно, похоже, ещё разумно.

Я попытался позвать:

— Третий дядя.

Эти два слова вырвались таким надломленным голосом, будто вот-вот разрыдаюсь. Толстяк не мог этого видеть и тоже крикнул:

— Третий дядя? Вы ещё живы там?

Пожалуй, только договорив, он понял, что несёт что-то не то, и поспешил исправиться, взвешенно заговорив:

— Эй, дядюшка, это же я, Толстячок! Мы с вашим племянником пришли навестить вас!

Его слова были чересчур легкомысленными! Как можно быть таким несерьёзным в такой момент? Но у меня даже сил отругать его не было.

И вдруг, как только он закончил говорить, копна чёрных волос снова шевельнулась. Из-под прядей показалась пара вздутых глазных яблок. Они оцепенело уставились прямо в мои глаза, а затем из-под чёрных волос вытолкнулся какой-то золотистый предмет.

Это была прямоугольная шкатулка, на вид чистое золото. Возможно, из-за долгого времени золото почернело и потускнело настолько, что обычный человек принял бы её за железную.

Глядя на эту внезапно появившуюся золотую шкатулку и эти глазные яблоки, я почувствовал дрожь во всём теле.

Оно всё ещё в сознании... Оно всё ещё в сознании!

Оно — мой третий дядя... Он пригвождён внутри статуи, но ещё не умер.

Невероятно! Как такое возможно?

Толстяк явно не ожидал, что его слова попадут в точку. Он надолго застыл, разинув рот и потеряв дар речи. Потом протянул руку и взял золотую шкатулку.

Я по-прежнему смотрел на эти глазные яблоки. Эмоции, принадлежащие живому человеку, — эмоции, которых определённо не должно быть, — внезапно появились в глазах существа.

Толстяк, похоже, открыл шкатулку и заглянул внутрь, после чего его лицо озарилось радостью, и он сказал:

— Наивняш, вещь у нас в руках.

Я тупо смотрел на Толстяка, не понимая, о чём он.

Толстяк потряс предметом в своей руке и тихо сказал:

— сутра «Восхваления жизни».

Затем осторожно и заботливо сунул её за пазуху.

Эти глазные яблоки неотрывно смотрели на меня. В них было много сложных эмоций, но я видел, что больше всего — боль и желание избавления. Третий дядя, ты всё это время ждал меня? Ты ждал, что я приду освободить тебя, верно?

Я пристально смотрел в его глаза, затем нащупал рукой зажигалку.

Увидев моё движение, Толстяк судорожно втянул воздух и сказал:

— Наивняш, ты спятил!

Я не знал, о чём думал в тот момент. Я только смутно чувствовал, что третий дядя говорит со мной: «Старший племянник, ты наконец пришёл. Старший племянник, помоги мне».

Мою руку сильно трясло. Зажигалка медленно приближалась к мокрой массе волос. Чем ближе была рука, тем больше волосы сжимались в комок, и только деформированные глазные яблоки по-прежнему твёрдо смотрели на меня. В тот момент я увидел глаза третьего дяди.

Даже вздутые и деформированные, я всё равно узнал эти глаза, полные уверенности и одобрения. И когда пламя готово было коснуться волос, я остановился. Принять последствия я не мог.