Остров Эллис, 1943 год
Эдвард пришел проведать Татьяну в середине августа. Она жила в Америке уже семь недель. Она сидела на своем обычном месте у окна, держа Энтони в одном подгузнике, и щекотала его пальчики ног. Она чувствовала себя гораздо лучше, дыхание было глубоким, она почти не кашляла. Уже месяц она не замечала в мокроте крови. Воздух Нью-Йорка шел ей на пользу.
Эдвард отнял от ее груди стетоскоп:
– Послушай, тебе гораздо лучше. Пожалуй, скоро я тебя выпишу. – (Татьяна никак не отреагировала.) – Тебе есть куда пойти? – Эдвард помолчал. – Тебе понадобится найти работу.
– Эдвард, мне здесь нравится, – сказала Татьяна.
– Что ж, я знаю. Но ты выздоровела.
– Я думала: может, я поработаю здесь? Вам нужны медсестры.
– Хочешь работать на острове Эллис?
– Очень.
Эдвард поговорил с главным хирургом департамента здравоохранения, и тот приехал побеседовать с Татьяной. Он сказал ей, что ее примут на трехмесячную стажировку, чтобы выяснить, как она справляется с работой и имеет ли необходимые навыки, и что наймет ее на работу не госпиталь на острове Эллис, а департамент здравоохранения, поэтому иногда ей придется нести дежурства в больнице Нью-Йоркского университета в городе, поскольку у них там не хватает медсестер. Татьяна согласилась, но спросила, нельзя ли ей жить на острове Эллис и может ли она работать в ночную смену? Хирург не понял ее намерений.
– Зачем это вам? Вы могли бы найти себе жилье на том берегу бухты. Наши граждане здесь не живут.
Татьяна, как могла, объяснила, что надеется на помощь кого-нибудь из застрявших на Эллисе беженок. Они смогут присмотреть за ее маленьким сыном. Она сказала, что очень хочет работать, но ей не с кем оставлять сына, а чтобы все упростить, она может остаться в своей нынешней палате для выздоравливающих.
– Но палата такая маленькая!
– Как раз для меня.
Татьяна попросила Викки купить ей униформу и туфли.
– Знаешь, что получишь только две пары туфель? – спросила Викки. – Нормирование в военное время. Хочешь, чтобы одна пара была для работы?
– Хочу, чтобы моя единственная пара была для работы, – ответила Татьяна. – Зачем мне еще туфли?
– Что, если ты захочешь пойти на танцы?
– Куда пойти?
– На танцы! Знаешь, потанцевать линди-хоп или джиттербаг? Что, если тебе захочется хорошо выглядеть? Твой муж не вернется, да?
– Да, – сказала Татьяна, – мой муж не вернется.
– Что ж, тебе, как вдове, определенно понадобятся симпатичные новые туфли.
Татьяна покачала головой:
– Мне нужны туфли медсестры и белая униформа, и я должна остаться на острове Эллис, а больше мне ничего не нужно.
Викки покачала головой, у нее блестели глаза.
– На самом деле нужно. Когда ты придешь к нам на обед? Как насчет воскресенья? Доктор Ладлоу сказал, что тебя выписывают.
Викки купила Татьяне униформу, немного великоватую для нее, и туфли подходящего размера. После того как Эдвард выписал ее, она продолжала делать то, что делала, облачившись в серый больничный халат: ухаживала за иностранными солдатами, которых доставляли в Нью-Йорк, лечили и затем отправляли на континент выполнять трудовую повинность военнопленных. Многие были из Германии, некоторые из Италии и Эфиопии, был один или два француза. Советских солдат не было.
– О-о, Таня, что мне делать? – Викки сидела в ее комнате на кровати, на которой лежала Татьяна, кормя грудью Энтони. – У тебя перерыв?
– Да, перерыв на ланч, – с улыбкой ответила Татьяна.
– Кто присматривает за твоим малышом, когда ты на дежурстве?
– Я беру его с собой и кладу на свободную кровать, пока занимаюсь ранеными.
Видя это, Бренда каждый раз выходила из себя, но Татьяне не нравилось оставлять спящего ребенка одного в палате, поэтому она не обращала внимания на недовольство Бренды. Будь здесь больше иммигрантов, кто-нибудь присмотрел бы за ее ребенком, пока она работает. Но на Эллис приезжало совсем мало народа. Двенадцать человек в июле, восемь в августе. И у всех свои дети, свои проблемы.
– Таня! Мы можем поговорить о моей ситуации? Ты ведь знаешь, мой муж сейчас со мной дома.
– Я знаю. Подожди немного. Может, война снова его заберет.
– В том-то и дело! Он им не нужен. Он не может управлять тяжелой техникой. Его уволили со службы с хорошей аттестацией. Он хочет, чтобы у нас был ребенок. Можешь себе представить?
Татьяна ответила не сразу:
– Викки, зачем ты вышла замуж?
– Была война. Что ты хочешь этим сказать – «зачем я вышла замуж»? А ты зачем вышла замуж? Он уходил на войну, сделал мне предложение, и я согласилась. Я подумала: что тут плохого? Война. Что может быть хуже?
– Вот это, – ответила Татьяна.
– Я не думала, что он так быстро вернется! Я думала, он вернется к Рождеству. Может, его убьют. Тогда я смогу сказать, что была замужем за героем войны.
– Он разве сейчас не герой войны?
– Это не считается. Он жив!
– Ох!
– Пока он не вернулся, я каждые выходные ходила на танцы, а сейчас не могу. Господи! – воскликнула она. – Замужество – это такая тоска!
– Ты его любишь?
– Конечно. – Викки пожала плечами. – Но я люблю и Криса тоже. А две недели назад я познакомилась с рентгенологом… такой милый… но между нами все уже кончено.
– Ты права, – откликнулась Татьяна. – Замужество очень мешает. – Она помолчала. – Почему бы тебе не… как это по-английски?
– Развестись?
– Да.
– Ты что, с ума сошла? Из какой страны ты приехала? Что у вас за обычаи там?
– В моей стране мы верны нашим мужьям.
– Его здесь не было! Как можно ждать от меня верности, когда он за тысячи миль отсюда и замышляет недоброе на Дальнем Востоке? Что до развода… я слишком молода, чтобы разводиться.
– Но не слишком молода для вдовы? – Сказав это, Татьяна вздрогнула.
– Нет! Вдовой быть почетно. А вот разведенной я быть не могу. Я что, Уоллис Симпсон?
– Кто?
– Таня, ты хорошо работаешь. Бренда говорила мне, хотя и ворчала немного, – Эдвард улыбнулся, – что ты прекрасно обращаешься с пациентами.
Эдвард с Татьяной ходили между койками больных. Татьяна несла на руках проснувшегося Энтони.
– Спасибо, Эдвард.
– Ты не боишься, что твой малыш заболеет среди больных людей?
– Они не больные, – ответила Татьяна. – Правда, Энтони? Они раненые. Я приношу своего мальчика, и они радуются. У некоторых остались дома жены и сыновья. Они дотрагиваются до него и чувствуют себя счастливыми.
– Он у тебя очень славный. – Эдвард улыбнулся и погладил Энтони по темной головке, в ответ ребенок просиял беззубой улыбкой. – Ты ходишь с ним гулять?
– Постоянно.
– Хорошо. Младенцам нужен свежий воздух. И тебе тоже. – Он откашлялся. – Знаешь, по воскресеньям врачи из Нью-Йоркского университета и департамента здравоохранения играют в софтбол на Овечьем лугу в Центральном парке, а медсестры приходят их поддержать. Хочешь прийти в воскресенье с Энтони?
От волнения Татьяна не нашлась, что ответить. Они начали подниматься по лестнице, когда услышали стук каблуков.
– Эдвард! – донесся пронзительный голос с первого этажа. – Это ты?
– Да, дорогая, это я, – спокойно произнес Эдвард.
– Слава богу, я нашла тебя! Искала тебя повсюду.
– Я здесь, милая.
Миссис Ладлоу, задыхаясь, поднялась по лестнице, и все трое остановились на площадке. Татьяна крепче прижала к себе сына. Жена Эдварда неодобрительно оглядела Татьяну:
– Новая медсестра, Эдвард?
– Медсестра Баррингтон, вы знакомы с Марион?
– Да, – ответила Татьяна.
– Нет, мы никогда не встречались, – заявила Марион. – Я никогда не забываю лиц.
– Миссис Ладлоу, мы каждый вторник встречаемся в столовой. Вы спрашиваете меня, где Эдвард, а я отвечаю, что не знаю.
– Мы с вами незнакомы, – с необычайной твердостью в голосе повторила миссис Ладлоу.
Татьяна промолчала. Ничего не сказал и Эдвард.
– Эдвард, можно поговорить с тобой наедине? А вы, – сердито глядя на Татьяну, добавила она, – слишком молоды, чтобы держать на руках ребенка. Вы неправильно его держите. Не поддерживаете головку. Где мать этого ребенка?
– Марион, она и есть мать ребенка, – сказал Эдвард.
Миссис Ладлоу на миг замолчала, неодобрительно фыркнула и, пробубнив себе под нос слово «иммигранты», утащила Эдварда за собой.
Викки ворвалась в отделение госпиталя, схватила Татьяну за руку и вывела ее в коридор.
– Он просит у меня развода! – негодующе и обиженно прошипела Викки. – Подумай только!
– Гм…
– Я сказала, что не дам ему развода, что это не по-человечески, а он сказал, что подаст в суд на развод и выиграет, потому что я – даже не понимаю, что он сказал, – нарушила какой-то договор. О-о, сказала я, будто ты не был со шлюхами с Дальнего Востока, когда уехал от меня, и знаешь, что он ответил?
– Гм…
– Он сказал «да»! Но у солдат это по-другому, заявил он. Представляешь? – Викки тряслась, Викки пожимала плечами, Викки негодующе сверкала глазами. Тушь у нее на ресницах не расплывалась, а губы не теряли блеска. – Отлично, сказала я, просто отлично, ты как раз пожалеешь об этом, и он сказал, что уже жалеет. Фу! – Она вздрогнула и оживилась. – Эй, приходи на обед в воскресенье. Бабуля приготовит воскресную лазанью.
Но Татьяна не пришла.
Приходи на обед, Таня. Приезжай в Нью-Йорк, Таня. Приходи поиграть с нами в софтбол на Овечьем лугу, Таня. Поехали с нами на пароме, Таня. Поехали с нами на машине на Медвежью гору, Таня. Давай, Таня, возвращайся к нам, живым.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления