31 XXXI. АРИСТОКРАТ И ДЕМОКРАТ ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ СЕНТ-АНТУАН

Онлайн чтение книги Инженю
31 XXXI. АРИСТОКРАТ И ДЕМОКРАТ ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ СЕНТ-АНТУАН

Было уже поздно, когда аббат Боном ушел от Ретифа, но романист, вопреки полученной им новости о раскаянии Оже, не хотел рисковать идти в темноте с дочерью по улицам Парижа и лишь на другой день, в полдень, отправился к торговцу обоями, чтобы исполнить то обещание, что накануне он дал господину кюре прихода Сен-Никола-дю-Шард онере.

Ревельон вел громкую беседу с одним из соседей.

Две дочки Ревельона сразу завладели Инженю и попросили Ретифа подождать, пока г-н Сантер закончит разговор с их отцом.

— Сантер-пивовар? — спросил Ретиф.

— Да, господин Ретиф; вы можете их послушать.

— Черт возьми, охотно! Мне даже кажется, что они кричат слишком громко.

— Так бывает всегда, когда они говорят о политике.

— Но, похоже, они ссорятся.

— Возможно, если иметь в виду, что они ни в чем не согласны друг с другом; однако, поддерживая деловые отношения, они никогда серьезно не ссорятся, и, как бы они громко ни кричали, нас это не волнует.

Тем временем Ретиф прислушивался к тому, что говорилось в кабинете Ревельона.

— Ага! Вот в чем дело! — прошептал он. — Они говорят о деле господина Дюбуа, командира городской стражи. Тут действительно есть предмет для спора.

— Он поступил правильно, — говорил Ревельон, — я полагаю, что он вел себя как храбрый солдат и верный слуга короля!

— Это негодяй! Злодей! — кричал Сантер. — Он приказал стрелять в народ.

— Подумаешь! — возражал Ревельон. — Если народ бунтует, это больше не народ.

— Как?! Если вы богаты, то хотите лишь за собой сохранить право иметь собственное мнение и высказывать его, но, если вы бедны, вам, значит, придется все терпеть, никогда ни на что не жалуясь и даже не возмущаясь. Нет уж, увольте!

— Я не хочу, чтобы вопреки воле короля и закону нарушался общественный покой, только это я и имею в виду.

— Ревельон! Ревельон, друг мой, не говорите подобных вещей! — настаивал Сантер.

— Разве я не должен высказывать то, что думаю?

— Нет, особенно в присутствии рабочих.

— И почему же?

— Потому, что когда-нибудь они сожгут ваши обои, вы понимаете меня?

— Ну что ж, если в тот день нам выпадет счастье иметь еще в командирах городской стражи господина Дюбуа, он приведет взвод солдат и прикажет стрелять в рабочих, как он отдал приказ расстрелять всю эту сволочь на Новом мосту и площади Дофина.

— Ах черт, ах черт! — шептал Ретиф. — Мой друг Ревельон, оказывается, еще меньший сторонник перемен, чем я думал, и, если бы он оказался, подобно мне и Инженю, под выстрелами, если бы видел, как уносят раненых, если бы ему пришлось считать погибших…

Пока Ретиф вполголоса предавался этим размышлениям, Сантер — он не был тем человеком, кто позволяет, чтобы за другим оставалось последнее слово, — кричал громче, чем раньше:

— Так значит, вы призовете господина Дюбуа? Значит, пошлете за командиром стражи? И заставите стрелять в беззащитных бедняков? Так вот, заявляю вам, что при первом выстреле мои рабочие явятся сюда, чтобы оказать помощь вашим.

— Ваши рабочие?

— Да, и поведу их я, вам понятно?

— Хорошо, это мы еще посмотрим.

— Прекрасно, это вы и увидите.

В это мгновение двери кабинета резко, с грохотом распахнулись, и на пороге появились Ревельон и Сантер.

Сантер был багрово-красным, Ревельон — очень бледным.

Оба оказались перед тремя девицами, весьма обеспокоенными ссорой, которую они слышали, и перед Ретифом, сделавшим вид, будто ничего не случилось.

— Здравствуйте, дорогой господин Ретиф, — сказал Ревельон.

— А! Господин Ретиф де ла Бретон! — воскликнул Сантер, с высоты своего великанского роста одаривая романиста улыбкой.

Ретиф, очень обрадованный тем, что его знает г-н Сантер, поклонился.

— Вот он, писатель-патриот! — громко заметил пивовар.

Ретиф поклонился еще раз.

Сантер подошел к нему и пожал руку.

Тем временем Ревельон, понимая, что все сказанное в кабинете было услышано, со смущенным видом поклонился Инженю.

— Вы слышали нас? — спросил Сантер, смеясь, как человек, убежденный в том, что, отстаивая правое дело, он может в присутствии всех повторить сказанное в беседе с глазу на глаз.

— Конечно! Вы говорили довольно громко, господин Сантер, — ответила младшая из дочерей Ревельона.

— Это верно, — подтвердил Сантер громовым голосом, заливаясь смехом, поскольку он уже утратил резкость спора, — ведь этот чертов Ревельон еще живет представлениями Генриха Четвертого! Он одобряет правительство во всем, что оно делает, и каждое утро ждет курицу в супе.

— Дело в том, что в тот вечер у статуи его величества Генриха Четвертого было жарко! — заметил Ретиф, сразу же пожелавший снискать к себе расположение торговца пивом — фигуры, пользующейся заметным влиянием.

— А-а! Значит, вы там были, господин Ретиф? — спросил Сантер.

— Увы, был, вместе с Инженю… Правда, Инженю? Мы там едва не погибли.

— Ну что, дорогой мой Ревельон, вы слышите: господин Ретиф был там с дочерью.

— И что из этого следует?

— Господин Ретиф и его дочь не принадлежат ни к сволочи, как вы только что выразились, ни к врагам общественного спокойствия.

— Так что вы хотите этим сказать? Они не погибли! И потом, если бы они погибли, тем хуже для них! Почему они находились там, вместо того чтобы сидеть дома?

Никто на свете не может сравниться с умеренными людьми в способности делать беспощадные умозаключения.

— Ну и ну! Неужели вы упрекаете их, этих несчастных парижских обывателей, в том, что они совершали прогулку по Парижу? — удивился Сантер, обнаруживая грубый, но последовательный здравый смысл. — Поосторожнее, метр Ревельон, если вы стремитесь стать выборщиком, то, черт побери, будьте большим патриотом!

— Эх, черт возьми! — вскричал Ревельон, вторично задетый за живое, ведь если в первый раз угрожали его выгодам, то во второй раз уязвили его самолюбие. — Я, мой дорогой Сантер, патриот ничуть не меньше других, но не хочу шума, учитывая, что он мешает торговле!

— Это просто прелесть! — сказал Сантер. — Давайте делать революцию, но не будем никого смещать и не станем ничего менять.

Он произнес эти слова с той невозмутимой насмешливостью, что составляет одну из самых выдающихся особенностей французского ума.

Ретиф засмеялся.

Пивовар, почувствовав поддержку, повернулся в его сторону.

— Наконец, я беру в судьи вас, поскольку вы там присутствовали, — сказал он. — Говорят, будто тогда убили триста человек.

— Почему не три тысячи? — спросил Ревельон. — Нулем больше или меньше — мелочиться не стоит.

На лице Сантера появилось выражение некоей серьезности, на которую, казалось, была неспособна эта вульгарная физиономия.

— Положим, погибло всего трое, — возразил он. — Разве жизнь трех граждан дешевле парика господина де Бриена?

— Разумеется, нет! — пробормотал Ревельон.

— Так вот, — повторил Сантер, — это я вам говорю: убито было триста граждан и очень много ранено.

— Пусть так! — согласился Ревельон. — Вот вы называете их гражданами! А это толпа бродяг, которая сбежалась к дому шевалье Дюбуа, чтобы грабить! Их расстреляли и правильно сделали, я уже говорил это и повторяю снова.

— Ну, что ж, мой дорогой Ревельон, вы дважды выразились совсем неточно: вам отлично известно, что жертвами столкновения стали очень приличные люди… Не правда ли, господин Ретиф?

— Почему вы спрашиваете об этом меня? — ответил вопросом Ретиф.

— Но кого, черт возьми, я должен спрашивать, ведь вы сказали, что были там, — простодушно возразил Сантер.

Ретифа начинал сильно смущать тот оборот, который принимал разговор, и тот интерес, что проявляли к нему все присутствующие.

— Ах! — вздохнула одна из дочерей Ревельона. — Вы говорите, что были жертвы и среди порядочных людей?

— Да, черт побери! Почему нет? — вскричал Сантер. — Пули слепы, и доказательство тому, что среди жертв называют…

Ретиф сильно закашлялся.

— … прежде всего одну президентшу: пуля сразила ее наповал, — продолжал Сантер.

— Бедная женщина! — воскликнула мадемуазель Ревельон.

— Называют и оптового торговца сукном с улицы Бурдонне…

Ретиф вздохнул.

— Называют еще…

— … многих, многих порядочных людей! — поспешно заключил Ретиф.

Но Сантер был не тем человеком, который позволяет оборвать свою речь.

— Говорят, — воскликнул он громким голосом, чтобы заглушить сухой, упрямый кашель Ретифа, — говорят, даже аристократы пострадали!

— Правда?

— Например, чей-то паж…

Ретиф стал до смешного красным; Инженю пугающе побледнела и пролепетала:

— Паж?

— Да, да, паж, — подтвердил Сантер, — да к тому же господина графа д'Артуа.

— Извините, господина графа Прованского! — поспешил исправить Ретиф, заглушая своими словами слабый вскрик дочери.

— Мне говорили что графа д'Артуа, — упорствовал Сантер.

— Меня уверяли, что графа Прованского, — настаивал огорченный Ретиф с огромным усилием мужества, которое он черпал в бледности Инженю, ловившей, затаив дыхание, каждое слово собеседников и готовой либо упасть в обморок, либо снова ожить, в зависимости от того, кто из спорщиков окажется более убедительным.

— Неважно кто, граф д'Артуа или граф Прованский, — наконец сказал Сантер. — Как бы то ни было, но этот юный паж все-таки немного аристократ.

— Ну и ну! — вскричал Ревельон. — Ретиф говорит о графе Прованском, Сантер о графе д'Артуа; вы прекрасно понимаете, что они не согласны друг с другом… А есть ли вообще уверенность, что это был паж?

— Вот именно! Ведь в этом никак нельзя быть вполне уверенным, — согласился Ретиф, приободренный той неожиданной поддержкой, что ему оказали.

— О, черт возьми, прекратите, господа! — вскричал Сантер. — Это паж, и паж настоящий.

— Хорошо, но как вы это узнали? — поинтересовался Ревельон.

— Да, как? — повторил Ретиф, цепляющийся за каждую соломинку, словно утопающий.

— Как? Да очень просто: его лечит мой друг Марат; пажа принесли в конюшни д'Артуа, и Марат, исполненный человеколюбия, даже уступил ему свою комнату.

— Вам что, сказал об этом сам господин Марат? — осведомился Ревельон. Что касается Ретифа, то он больше не осмеливался рта раскрыть.

— Нет, — ответил Сантер, — истина прежде всего! Нет, об этом мне рассказал не Марат, а Дантон, слышавший обо всем из уст самого Марата.

— Кто этот Дантон?

— Адвокат при королевских советах… Вы ведь не станете называть его сволочью, хотя он и патриот.

— Ну, что ж, если один паж ранен, — заметил Ретиф, который, делая вид, будто хочет вставить в разговор словечко, отвечал своей дочери, а не Сантеру. — В Париже больше сотни пажей!

Но Инженю не слышала отца.

— Ранен! — шептала она. — Он только ранен!

И она с облегчением вздохнула; правда, ее щеки сохранили остаток той бледности, которая на мгновение покрыла их и не ускользнула от девиц Ревельон — ведь девушки все замечают.

— Поэтому вы понимаете, — продолжал Сантер, — что не надо приходить сюда и убеждать нас, будто они хорошо сделали, стреляя в народ, ибо одно из двух: или вы аристократ, но тогда вы видите, что многие из них пострадали, или вы патриот, и тогда несомненно, какие большие опустошения произошли в наших рядах!

Дилемма была столь убедительной, что Ревельон промолчал; поэтому спор показался законченным; но из страха, что этого не случится, Ретиф поспешил сменить тему разговора, направив его по другому руслу:

— Дорогой господин Ревельон, все-таки необходимо сказать, для чего я к вам пришел.

— Надеюсь, что, как всегда, — ответил торговец обоями, — навестить нас и остаться с нами поужинать.

— Нет; сегодня мой приход преследует особую цель: я пришел просить вас об одном одолжении.

— Каком именно?

— Вы знаете о гнусной западне, чьими жертвами наверняка оказались бы моя дочь и я, если бы не помощь ваших храбрых рабочих.

— Да, конечно, черт возьми! Мои рабочие даже крепко отделали одного из тех порочных аристократов, о которых вы только что нам говорили, дорогой мой Сантер… Поэтому расскажите об этом соседу, Ретиф.

Ретиф ничего другого и не просил; он поведал эту историю со всеми прикрасами, какие могло прибавить воображение романиста.

Рассказ живо заинтересовал Сантера.

— Браво! — вскричал он, выслушав перечисление тех ударов, что посыпались на нападавших. — Прекрасно! Да уж, если за дело берется народ, то бьет он больно!

— И чем же все это закончилось? — спросил Ревельон. — Вас беспокоят? Господин граф д'Артуа предпринимает что-нибудь?

— Нет, — ответил Ретиф, — наоборот, кое-что предпринять пытается виновный.

— Значит, если он суетится, — громко смеясь, заметил Сантер, — я знаю лишь одно средство: надо его добить!

— Бесполезно, — ответил Ретиф.

— Почему бесполезно?

— Это ни к чему, он раскаивается и со всеми пожитками переходит на нашу сторону.

И тут Ретиф, как и в первый раз, подробно рассказал об отречении Оже от его прежних взглядов.

Его выслушали в исполненной сочувствия тишине; в то время это уже было немало — преданность такого человека, как Оже, народу, особенно если к его достоинствам верного человека прибавлялось звание перебежчика.

Сантер ликовал от радости.

— Вот это, черт возьми, честный малый! — восклицал он. — Какое раскаяние! Как глубоко искупает он свою вину! И в какую ярость придет граф, когда узнает об этом!

— Об этом я предоставляю судить вам, — сказал Ретиф.

— Но дело не в этом, надо, чтобы этот честный малый был вознагражден, — продолжал Сантер. — Как вы его назвали?

— Оже, господин Сантер.

— Ну что ж, надо подумать, что можно для него сделать, — сказал пивовар, захваченный порывом патриотической радости.

— Именно об этом я имел честь вас просить, — заметил Ретиф. — Сию минуту я рассказал вам, что несчастный малый со всеми пожитками дезертировал из лагеря аристократов; но нет, наоборот, он пришел к нам без пожитков; ибо честный малый не захотел забрать ничего из того, что принадлежало ему у графа! Вот почему он беден, вот почему он голоден, вот почему он хочет работать и полностью принять крещение патриотизмом!

— Браво! — вскричал Сантер, аплодируя округленной и цветистой фразе Ретифа. — Браво! Этот молодец не должен умереть с голоду: я беру его к себе!

— Правда? — спросил Ретиф.

— Беру рабочим, — продолжал Сантер. — У меня он будет зарабатывать экю в день, и я буду его кормить. Черт побери! В предместье это произведет прекрасное впечатление! Как будут ворчать аристократы!

При этих словах Сантера Ревельон почувствовал, какая жалкая роль ему выпала, и решил хотя бы немного перехватить инициативу, которую в этом деле он упустил.

Сантер подавил его, а прослыть в квартале непатриотичным было не особенно приятно.

— Постойте! — сказал он, вспомнив вдруг о том зловещем предсказании, которое сделал Сантер по поводу его обоев. — Эк вы разгорячились!

— Ну да! Ведь меня-то безразличным не назовешь! — отпарировал Сантер.

— Но, дорогой мой, давайте немного поймем друг друга, — настаивал Ревельон. — Я безразличен не больше вас, если речь идет о том, чтобы совершить поступок порядочного человека, и, чтобы вам это доказать, хотя сейчас мне никто не нужен, на работу Оже беру я и поселяю в моем доме.

Ретиф, радостно улыбаясь, повернулся к Ревельону, ведь его предложение стало предметом торга.

— Ну уж нет! — возразил Сантер. — Вы признались, что вам никто не нужен, а у меня в пивоварне хватит дела еще для сотни рабочих.

— А разве я каждый день, невзирая на убогие времена, не обеспечиваю работой множество несчастных? — спросил Ревельон, стремясь превзойти Сантера. — Кстати, по-моему, господин Ретиф обращался именно ко мне.

Ретиф поклонился в знак согласия.

— И еще мне кажется, — продолжал Ревельон, — что если кому-нибудь и следует отдать предпочтение, то именно более старому другу.

Ретиф взял руку Ревельона и с чувством ее пожал.

— Согласен, — сказал Сантер. — Но, говоря между нами, сосед, если надо поселить в доме врага аристократов, то полагаю, место ему скорее у меня, чем у вас.

— Пустяки! — усмехнулся торговец обоями. — Скажите, кто из нас дал Оже великолепную взбучку, убил его товарища и едва не прикончил его самого? Господин Ретиф, кюре сказал, что товарищ Оже умер, да или нет?

— Он сказал, что тот умер.

— Сдаюсь, — ответил Сантер, побежденный последним доводом. — Ваше право быть патриотом или делать вид, что вы им являетесь, делу это не повредит.

И он сопроводил свои слова взглядом, который послужил к ним многозначительным комментарием.

Ретиф и Ревельон поняли смысл этого взгляда; он раскрывал всю Революцию, олицетворенную в этом человеке, призванном позднее, сам того не зная, сыграть в ней столь большую роль.

Ревельон проводил Сантера до ворот, и оба без злобы обменялись рукопожатием.

Политики прекратили спорить, негоцианты договорились друг с другом. Сантер отдал вежливый поклон Ретифу, которому пивовар понравился, тем более что и писатель пришелся тому по душе; он галантно попрощался с девицами, пообещав прислать им яблок, так как пришло время варить сидр; потом он ушел, оставив о себе в доме самое приятное впечатление.

Девушки увели Инженю в свою комнату.

Оставшись вдвоем, Ретиф и фабрикант обоев переглянулись.

— Итак, значит, вы берете Оже? — спросил Ретиф.

— Да, но надо будет посмотреть, что он умеет делать, — сказал Ревельон весьма ворчливым тоном, который не сулил Оже в доме промышленника безмятежной жизни.

Ретиф почувствовал в этих словах, что торговец обоями решился сделать это лишь под его нажимом.

Он захотел убедить Ревельона, что тот сделал не столь плохое дело, нежели считал.

— Помимо того, что вы совершите превосходный политический жест, — убеждал его Ретиф, — и это утвердит во всем квартале вашу репутацию просвещенного патриота, кем вы и являетесь, и честного гражданина, — вы, говорю я вам, кроме этого, заключите выгодную сделку: кажется, Оже действительно получил образование.

— Образование! Образование! — проворчал Ревельон. — По-моему, оно — не первая необходимость для рабочего, печатающего обои.

— Почему же? — спросил Ретиф, тешивший себя идеями передового человека. — Образование ведет ко всему.

— Даже к тому, чтобы растирать краски? — рассмеялся Ревельон. — Я не вижу, какую еще работу могу предложить вашему протеже.

— Гм! Мой протеже, мой протеже! — проворчал и Ретиф. — Вы согласитесь, мой дорогой друг, что у него есть особые права на мое покровительство.

— Согласен, есть, потому что вы мне его рекомендуете.

— Я вам его рекомендую, это верно, — сказал Ретиф. — О, тут я больше ничего вам сказать не могу.

— Хорошо, тогда присылайте его ко мне; когда он придет, мы с ним побеседуем, выясним, на что он годится, и посмотрим, куда его деть. Но, черт побери, — сквозь зубы процедил Ревельон, — пусть только он не злоупотребляет моим доверием, ваш господин Оже!

Ретиф подумал, что этим пока и следует ограничиться; открыв дверь в комнату девиц Ревельон, он обратился к Инженю:

— Душа моя, мы обо всем договорились; поблагодарим еще раз нашего доброго друга господина Ревельона и пойдем сообщим кюре прихода Сен-Никола-дю-Шардонере, что если господин Оже хочет стать честным, то отныне будущее его обеспечено.

Инженю расцеловалась с девушками, Ретиф пожал руку Ревельону, и они ушли.

— Наконец-то все кончилось! — вздохнув, сказал писатель своей дочери, когда они вышли на улицу.

Тогда Инженю не могла понять, сколькими будущими вздохами был чреват этот тяжкий вздох!


Читать далее

Александр Дюма. Инженю
1 I. ПАЛЕ-РОЯЛЬ 16.04.13
2 II. КРАКОВСКОЕ ДЕРЕВО 16.04.13
3 III. ПОСТАВЩИКИ НОВОСТЕЙ 16.04.13
4 IV. В ДОМЕ ДАНТОНА 16.04.13
5 V. ОБЕД 16.04.13
6 VI. СОЦИАЛЬНЫЙ КЛУБ 16.04.13
7 VII. КЛУБ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА 16.04.13
8 VIII. ТОРГОВЛЯ БЕЛЫМИ РАБАМИ 16.04.13
9 IX. КОНЮШНИ ЕГО СВЕТЛОСТИ ГРАФА Д'АРТУА 16.04.13
10 X. В ЖИЛИЩЕ МАРАТА 16.04.13
11 XI. КАКИМ БЫЛ ДАНТОН В 1788 ГОДУ 16.04.13
12 XII. ГРАФ ОБИНЬСКИЙ 16.04.13
13 XIII. ЦЕЦИЛИЯ ОБИНЬСКАЯ 16.04.13
14 XIV. ЗАВЯЗКА РОМАНА 16.04.13
15 XV. РАЗВЯЗКА РОМАНА 16.04.13
16 XVI. КАКИМ ОБРАЗОМ ПОХОЖДЕНИЯ МАРАТА ОКАЗАЛИСЬ СВЯЗАНЫ С ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ КОРОЛЯ 16.04.13
17 XVII. КАКИМ ОБРАЗОМ ПОСЛЕ ЗНАКОМСТВА С ОФИЦЕРАМИ ПОЛЬСКОГО КОРОЛЯ МАРАТ ПОЗНАКОМИЛСЯ С ТЮРЕМЩИКАМИ ИМПЕРАТРИЦЫ РОССИИ 16.04.13
18 XVIII. ДВА РАЗНЫХ ВЗГЛЯДА НА ВЕЩИ 16.04.13
19 XIX. ЧУЧЕЛО НА ПЛОЩАДИ ДОФИНА 16.04.13
20 XX. ДОМ ГОСПОДИНА РЕВЕЛЬОНА, ТОРГОВЦА ОБОЯМИ, В ПРЕДМЕСТЬЕ СЕНТ-АНТУАН 16.04.13
21 XXI. ОТЕЦ И ДОЧЬ 16.04.13
22 XXII. БЕСПОРЯДКИ 16.04.13
23 XXIII. КРИСТИАН 16.04.13
24 XXIV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПОДОЗРЕНИЯ РЕТИФА ПРИСКОРБНЫМ ОБРАЗОМ ПОДТВЕРЖДАЮТСЯ 16.04.13
25 XXV. ИСКУСИТЕЛЬ 16.04.13
26 XXVI. ПРОСТОДУШИЕ ИНЖЕНЮ 16.04.13
27 XXVII. ГОСПОДИН ОЖЕ 16.04.13
28 XXVIII. КЮРЕ БОНОМ 16.04.13
29 XXIX. ИСПОВЕДЬ 16.04.13
30 XXX. РЕТИФ И ИНЖЕНЮ ПРОЩАЮТ 16.04.13
31 XXXI. АРИСТОКРАТ И ДЕМОКРАТ ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ СЕНТ-АНТУАН 16.04.13
32 XXXII. ОБЕД РЕТИФА 16.04.13
33 XXXIII. РАНЕНЫЙ И ЕГО ХИРУРГ 16.04.13
34 XXXIV. КОНСИЛИУМ 16.04.13
35 XXXV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДАНТОН НАЧИНАЕТ ДУМАТЬ, ЧТО КНИГА О МОЛОДОМ ПОТОЦКОМ НЕ СТОЛЬКО РОМАН, СКОЛЬКО ПРАВДИВАЯ ПОВЕСТЬ 16.04.13
36 XXXVI. У МАРАТА 16.04.13
37 XXXVII. КАК ГРАФИНЯ ПОНИМАЛА ЛЮБОВЬ 16.04.13
38 XXXVIII. ИНЖЕНЮ ОДНА ВЫХОДИТ ИЗ ДОМА И ВСТРЕЧАЕТ МУЖЧИНУ И ЖЕНЩИНУ 16.04.13
39 XXXIX. КТО БЫЛА НЕЗНАКОМКА, ДАВШАЯ ПОЩЕЧИНУ МАРАТУ 16.04.13
40 XL. ЛЮБОВЬ К ДОБРОДЕТЕЛИ И ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЮБВИ 16.04.13
41 XLI. ВЛЮБЛЕННЫЙ ОЖЕ 16.04.13
42 XLII. ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ КРИСТИАНА 16.04.13
43 XLIII. О ТОМ, ЧТО В ЭТО ВРЕМЯ ПРОИСХОДИЛО НА УЛИЦЕ БЕРНАРДИНЦЕВ 16.04.13
44 XLIV. ВЕЧЕР ДНЯ СВАДЬБЫ 16.04.13
45 XLV. СПАЛЬНЯ НОВОБРАЧНОЙ 16.04.13
46 XLVI. КАК ГОСПОДИН ГРАФ Д'АРТУА ПРИНЯЛ ОЖЕ 16.04.13
47 XLVII. ПРИНЦ И ДВОРЯНИН 16.04.13
48 XLVIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГРАФ Д'АРТУА И КРИСТИАН ПРЕДАЮТСЯ ЗДРАВЫМ РАССУЖДЕНИЯМ 16.04.13
49 XLIX. СИМПАТИЯ 16.04.13
50 L. ЧТО ПРОИСХОДИЛО В СПАЛЬНЕ ИНЖЕНЮ В ТО ВРЕМЯ, КОГДА КРИСТИАН ПРИТАИЛСЯ ПОД ЕЕ ОКНАМИ 16.04.13
51 LI. КОРОЛЕВСКИЙ САД 16.04.13
52 LII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ АВТОР ВЫНУЖДЕН НЕМНОГО ЗАНЯТЬСЯ ПОЛИТИКОЙ 16.04.13
53 LIII. ОЖЕ НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ 16.04.13
54 LIV/ РЕВЕЛЬОН ПРОЯВЛЯЕТ НЕБЛАГОДАРНОСТЬ 16.04.13
55 LV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ РЕТИФ ДЕ ЛА БРЕТОН СТАЛКИВАЕТСЯ С ОДНОЙ НЕОЖИДАННОСТЬЮ ЗА ДРУГОЙ 16.04.13
56 LVI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ НАДВИГАЕТСЯ ГРОЗА 16.04.13
57 LVII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ УДАРЯЕТ МОЛНИЯ 16.04.13
58 LVIII. ПОРТРЕТ 16.04.13
59 LIX. КЛЮЧ ОТ СЧАСТЬЯ 16.04.13
60 LX. СЛЕЗЫ ИСКРЕННИЕ И ПРИТВОРНЫЕ 16.04.13
61 LXI. ПЕРВАЯ КОРРЕКТУРА НОВОГО РОМАНА РЕТИФА ДЕ ЛА БРЕТОНА 16.04.13
62 LXII. О ТОМ, ЧТО МОЖНО УВИДЕТЬ СКВОЗЬ ПРОСВЕРЛЕННУЮ В СТЕНЕ ДЫРКУ 16.04.13
63 LXIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ОЖЕ БЕСПОКОЯТ ВО ВРЕМЯ ОБЕДА 16.04.13
64 LXIV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ РЕТИФ НАХОДИТ СПОСОБ РАЗВЛЕЧЬ РЕВЕЛЬОНА 16.04.13
ЭПИЛОГ 16.04.13
66 КОММЕНТАРИИ 16.04.13
31 XXXI. АРИСТОКРАТ И ДЕМОКРАТ ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ СЕНТ-АНТУАН

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть