Корабль отчалил под крики собравшейся на пирсе толпы и взмахи белых платков, похожих на ласточек. Но радость продлилась недолго и исчезла вместе с первыми признаками дурноты, и все пассажиры, за исключением доктора Хустино и Баси, изрыгали в латунные ведра чуть ли не все свое существо.
Вопреки всем предсказаниям, Баси, не сетуя на вызванную волнами качку, словно опытный матрос, с ведром в руке ходила из с каюты в каюту, придерживая больных за голову, когда те не могли подавить рвотные позывы. Затем, выливая за борт содержимое ведра, возвращалась на помощь к следующему пассажиру.
Доктор Хустино, который собственным животом ощущал волнение корабля, глядел на нее с изумлением, прикидывая про себя и стараясь предугадать, сколько еще Баси сможет вытерпеть.
К всеобщему облегчению, через неделю океан успокоился, и жизнь на борту вернулась в прежнее русло. Возобновились очереди в столовую, прогулки по корме и беседы с другими пассажирами, однако ни о Фрисии, ни об отце Мигеле не было никаких известий.
Росалия с Паулиной часами напролет обменивались переживаниями, показывая друг другу портреты своих будущих мужей и сравнивая черты их характеров. Надсмотрщика звали Гильермо, ему было тридцать два, и родился и вырос он в близлежащей к Коломбресу деревне.
– На Кубу он поехал солдатом, – пояснила Росалия. – Служил сержантом Испанской армии, а когда узнал, сколько зарабатывали надсмотрщики в асьендах, разыскал плантацию дона Педро и нанялся к нему.
– А разница в возрасте тебя не смущает? – спросила ее Паулина.
– Наоборот. Кому в мужья нужен мальчишка? Я предпочитаю зрелого, который уже многое повидал. Никогда не узнаешь, что поджидает впереди. А женщины к тому же взрослеют раньше.
Лежа на койке, Баси молча слушала их разговоры о будущем. Что ей было им говорить? Какой совет могла им дать женщина, не справившаяся с тем единственным, для чего ее воспитывали? В такие мгновения Баси предпочитала спать: во сне ее не угнетали ни боль предательства, ни тоска, ни покинутость. Днями она прогуливалась по палубе вместе с доктором Хустино и доньей Аной, а ночами слушала щебет девиц, пока наконец не проваливалась в сон. Так она проводила день за днем, невесомо скользя по часам, будто боясь на них наступить, и бесшумно вплывая по ним в следующее утро. Баси знала, что шум пробуждал чувства, а чувства следовало держать в узде, чтобы суметь лицом к лицу встретиться с тем, что уготовано ей будущим.
Когда распогодилось, пассажиры, словно уставшие от холода и сырости ящерицы, повыходили из своих кают. На главной палубе теперь звучали волынки, гитары и рукоплескания. Донья Ана позволила Паулине с Росалией ненадолго присоединиться к гуляньям, но доктор Хустино вначале воспротивился.
– Будет тебе, дорогой, – сказала она ему. – Всего-то на несколько минут. Погода сегодня замечательная. Эти несчастные, в конце концов, вполне могли бы оказаться нашими соседями; люди они скромные, но славные.
Он едва заметно кивнул, и Паулина с Росалией тут же помчались на главную палубу. Мар же решила остаться: ее никогда не привлекали ни танцы, ни шумные скопища народа.
Доктор Хустино осмотрел танцевавшую под музыку толпу: грязь, жалкие, болезненные физиономии, на которых сказывалось долгое затворничество, мертвенная бледность и обреченность на убогое существование. На их осунувшихся лицах улыбки походили на оскал, словно испытания дорогой вытягивали из них все человеческое.
Воздух был пропитан тоской и жаждой.
Застарелый запах пота, сырости и рвоты достиг кормовой части палубы, откуда доктор Хустино с доньей Аной наблюдали за праздничными гуляниями. В таких обстоятельствах, думал он, вспышки какого-нибудь заболевания можно избежать только чудом.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления