Онлайн чтение книги Где лучше?
28 VIII ХОТЯ МАСТЕР ПЕТРОВ И ПРЕДЛАГАЕТ ПЕЛАГЕЕ ПРОХОРОВНЕ СРЕДСТВО ЖИТЬ ЛУЧШЕ, НО ЭТО СРЕДСТВО ПОКА ОСТАЕТСЯ ТОЛЬКО ОДНОЮ МЕЧТОЮ

Пелагея Прохоровна проходила целый день без толку. Знакомых кухарок у нее оказалось хотя много, но они не могли обещать ей место; если же которая-нибудь из них и говорила, что она думает сама сойти и таким образом Пелагея Прохоровна может надеяться поступить на ее место, то тут же прибавляла, что здесь житье каторжное, кормят дрянно и много вычитают денег из жалованья, потому что и самим-то нечего есть. Идти на Никольский рынок Пелагея Прохоровна не знала дороги, а потому она пошла по течению Невы, а как дошла до Литейного моста, ей захотелось сходить в Петербургскую сторону, частию для того, чтобы узнать, как поживает кухмистерша Овчинникова, а также и для того, чтобы ночевать там где-нибудь и потом рано утром отправиться на Никольский рынок тем путем, каким ее вела оттуда кухмистерша. Но жить на Петербургской Пелагее Прохоровне не хотелось: ей хотелось поступить на услужение к хорошим господам, живущим в большом каменном доме.

Она была теперь свободная женщина и имела капитала пять рублей, и если бы у нее было в виду свободное место, на которое бы нужно поступать послезавтра, то она, наверное, не пошла бы теперь по Литейному мосту, а удовольствовалась бы оглядыванием красивой набережной. Но и теперь, на просторе, ее занимало очень много предметов, всего же больше барки с дровами, лесом и каменьями, на которых рабочие ругались оттого, что им нелегко было справиться с быстрою рекою и хотелось благополучно проплыть под мостом прежде, чем от пристаней отплывет на дачи какой-нибудь пароход. Крики и суетня на барках, судах и яликах показались Пелагее Прохоровне знакомыми, только люди говорили другим наречием. Ей невольно подумалось, что вот и эти люди пришли в Питер на заработок, да им, пожалуй, достается еще тяжелее бабьего, потому что - "мы, бабы, все же в тепле живем, и ночью нам не холодно; а они вот всё на ветру и в одной рубахе да в штанах". Ее удивило, что на этих барках нет палубы, а только в кормах сделано что-то похожее на клетушку, но эта клетушка, должно быть, тесна, потому что рабочие спят на кирпичах или на дровах в своих полушубках, подложивши под голову полено или кулак.

Пелагее Прохоровне грустно сделалось: что-то такое удерживало ее здесь, и она смотрела в воду, на ялики, пароходы, барки и суда. Вдруг ей послышался как будто знакомый голос.

- Сам-то што делаешь! Сам возьми багор и лови - больно прыток! - говорил этот голос.

"Што это? голос-то знакомый… наш!" - подумала Пелагея Прохоровна и стала еще пристальнее смотреть и, наставила к реке левое ухо, так как снизу дул резкий ветер.

- Никак Панфил? Господи… Да нет, где ему? - прошептала она. Ей не верилось, но сердце билось радостно, точно чуяло, что она не одна здесь.

Все рабочие на судах заняты своим делом, и ни одному нет времени посмотреть на мост. "Кабы он глянул, я узнала бы его", - подумала Пелагея Прохоровна.

Простояла, она долго, но знакомый голос больше не повторялся; несколько барок и судов проплыло под мостом, и на них она брата не заметила.

"Это поблазнило", - подумала она и хотела идти. Но недалеко от нее к перилам подошло двое судорабочих и стали поджидать ялика, чтобы переплыть на барку с лесом. Они кричали на одну барку, стоявшую посредине реки, и махали шапками.

Пелагея Прохоровна подошла к ним.

- Родимые… нет ли у вас Панфила?

Но рабочие оказались чухны, не знающие ни слова по-русски. Они с удивлением поглядели на Пелагею Прохоровну, что-то пролепетали и стали махать руками к барке.

Уплыли эти рабочие с чухнами, стало темнеть, я Пелагея Прохоровна вернулась к Большаковым в большом беспокойстве. Неужели ее брат Панфил здесь, а если нет, то каким образом мог ей слышаться родной голос? Ей было досадно, что она не могла увидать его.

В этом беспокойстве и от нечего делать она вышла на улицу.

- Што вы это все на улице торчите? - услышала она голос Игнатья Прокофьича.

Пелагея Прохоровна вздрогнула, обернулась; Игнатий Прокофьич стоял все в прежнем наряде и курил трубку. Он ей вежливо поклонился.

- А вам што за дело? - сказала Пелагея Прохоровна; но ей стало немного веселее.

- Конечно, мне какое дело… и спрашивать бы об этом не следовало, да вот вышел я, а вы тут…

- Што я, мешаю, што ли?

- Зачем?.. только… я-то скуки ради выхожу на улицу покалякать с кем-нибудь, потому, сами знаете, на квартире скучно. Товарищи или в карты играют, а не то спят, или в кабаки ушли. А я к такой жизни не привык.

- Вы, я слышала, столяр?

- Столяр. Только работы мало, потому что мы работаем вместе с подрядчиком.

- Отчего же вы сами одни не работаете?

- Отчего? Об этом я уже много лет думаю, да ничего выдумать не могу. Капиталу нет.

- Будто уж много нужно капиталу?

- То-то, што нужно. Вот я теперь работаю в артели и мог бы скопить денег, только работа не каждый день. Хорошо, если позовут куда-нибудь…

- А на продажу?

- Вам, верно, кто-нибудь набил голову-то разными глупостями, потому вы так смело и рассуждаете. Легко так только утешать других, - на продажу! Ну, положим, я куплю лесу, материалу разного - на, это мне нужно употребить сутки или двое, чтобы купить хорошо и дешево. Ну, теперь что я стану работать? Кабы у меня заказчики были - так, а вот заказчиков-то у меня и нет… Положим, я стану делать комод, я его проработаю двое али трое сутки, надо искать покупателей - и прошла неделя. В эту неделю я ниоткуда не получал денег, нужно платить за квартиру, пить, есть, табак курить, да еще, может быть, я лишился заработка на стороне!

Игнатий Прокофьич говорил серьезно и недовольным тоном. Пелагее Прохоровне показалось, что он говорит правду.

- И вы все так и будете работать? - спросила она.

- Хочу порешить… приглашают меня на завод, на Петербургскую сторону, по кузнечному мастерству. Оно мне, это кузнечное-то дело, лучше нравится, потому я и прежде находился в обучении, да потом захотел к столярному приобыкнуть. Там хорошо тем, што работа постоянная, и мне обещали по рублю двадцати в сутки.

- Што ж вы привязались-то к этому?

- Да не нравится мне у мастеров-немцев под командой быть. Иной мастер ничего не смыслит в деле, а над тобой куражится, как бог знает какая особа.

- Вы бы русского выбрали.

- Русский! Русский еще хуже. Дай русскому начальство, он и изважничается, начнет пьянствовать… Уж русский мужик как попал в начальники, совсем иной человек сделался: вместо того штобы поддержать своего брата, он же с него прогулы высчитывает; в кабак при нем, што есть, нельзя прийти - угощай его, а если он угостит на пятак, так перекоров наслушаешься на гривенник; и дорогой где встретится, шапку ему скидывай, - везде начальником себя считает. А немца мы только на работе и знаем, и немца провести ловчее и вооружиться против него тоже легче. Немцы в нашу компанию не мешаются, и нам на них плевать!

- Где же, по-вашему, лучше работать?

- Везде хорошо. Вот я уж много терся на разных фабриках и заводах и знаю, где лучше и больше дают платы, - только все это скоро меняется не от нас. Сперва платят хорошо, потом вдруг обрежут и стеснять станут, и причины на это у них найдутся: то-де материал подорожал, корабли потонули, подрядчик обанкрутился, - мало ли чего наскажут. Нам-то до всего этого нет дела, потому мы рабочие, а они нам сбавляют цену, да еще говорят, что мы ленимся, пьянствуем… А нашему брату деться некуда. Вот я сказал давича, што нужны деньги, штобы самому работать, только как их скопить-то много? Работаешь цельный день, измучаешься, как собака, - ну, как отказать себе в осьмушке водки? Выпьешь - и легче; и утром бодрее идешь на работу. Ну, а если бы я стал копить эти пятаки - што бы вышло? Полтора рубля, - да я бы непременно захворал. Ну, теперь в воскресенье куда деться? Дома скучно, по городу шататься не хочется, в театр идти - денег жалко, да и театру нет такого, чтобы мы понимали. Была воскресная школа за Московской заставой, я туда часто ходил, а теперь вот, говорят, эту школу закрыли, потому-де нам не годится… Так-то, Пелагея Прохоровна. Поэтому и идешь в кабак и сидишь там, калякаешь со своей братией о своих делах, - ну, и выпьешь! А оно, глядишь, денежки и выпалзывают, и скопить их трудно. Ну, а вы что подумываете делать?

- Пойду завтра на Никольский рынок продаваться. Мне бы хотелось прачкой сделаться.

- Ну, это трудновато. Правда, вы с Никольского-то можете поступить в прачки к какой-нибудь женщине, только я бы вам не советовал, потому что чем больше баб, тем больше у них ссор и зависти. Это не то, што у нас, мужчин. А вот вы подождите немного, нельзя ли устроить так, штобы вам поступить в кухарки к нашему брату.

Пелагея Прохоровна обрадовалась, но ей показалось неловко поступить в кухарки по протекции этого человека, который, вероятно, будет жить в одной с нею квартире. "Еще, пожалуй, ее будут считать любовницей его".

- Я не понимаю, как это? - спросила она.

- А так. Завтра я переберусь на квартиру на Петербургскую, поживу там с неделю и поговорю товарищам, не согласятся ли они жить у вас.

- Как же это у меня-то?

- А вы наймете квартиру, мы вам дадим денег, купите свои кухонные принадлежности. Я вам, пожалуй, и квартиру устрою.

- Нет уж, покорно благодарю, - сказала Пелагея Прохоровна, думая, что у Игнатья Прокофьича есть злой умысел.

- Если не я, то кто-нибудь да должен же помочь вам. Ведь у вас мужа-то нет?

- Нет.

- Ну, то-то. А если я вам предлагаю это, то вы не думайте, што я с умыслом. Я, как и всякий другой, предлагаю потому, что знаю, што вы еще недавно в Петербурге и не успели еще избаловаться. Это я говорю без хвастовства, а вы делайте по своему рассудку.

- А если я до того времени истрачу деньги и мне все-таки этого места не будет?

- Кто же вам говорит, штобы вы сидели сложа руки… Только вот што, Пелагея Прохоровна: если вы будете намерены кормить нас да куда-нибудь поступите на место, в таком случае оставьте адрес у Ивана Зиновьича, штобы я мог известить вас. А если не согласны, тогда и не нужно оставлять. Прощайте, Пелагея Прохоровна.

- Я вам хотела сказать, што мне сегодня почудилось, - сказала Пелагея Прохоровна уже во дворе.

- Как это?

Пелагея Прохоровна рассказала, как она слышала голос брата Панфила.

- Што ж мудреного? Должно быть, он.

- Как же бы мне разыскать его?

- Ну, разыскивать-то теперь его не следует, потому что вы не знаете, на какой он барке плыл и в какое место эта барка пристанет. Ведь в Питере каналов много.

- Так, значит, я его и не увижу?

- Надо подождать недели две. В это время они разгрузят барки и, вероятно, будут жить на квартирах в городе, тогда и можно будет справиться в адресном столе. А то, может, как-нибудь и так встретитесь. Только вряд ли.

И они расстались.

По приходе к Большаковым Пелагея Прохоровна застала там сцену. Только что она вошла в комнату, Иван Зиновьич ударил кулаком по спине Агафью Петровну, которая голосила. Увидав Пелагею Прохоровну, Большаков смешался и ушел в лавку, а Агафья Петровна, стараясь казаться правою, подошла к мешкам и проговорила:

- Поскуда проклятая! Любовниц себе завел. Не знаю, што ли, для чего ты хозяйскую кухарку к себе сманил.

Но Большаков не вышел из лавочки, потому что к нему в это время пришли покупатели.

Пелагею Прохоровну точно кипятком обварило от слов Агафьи Петровны, но она удержалась, постояла минут с пять, думая, что ей сказать в свою защиту, но ничего не сказала, сообразив, что с такой женщиной, как Большакова, говорить трудно.

Она стала собираться. Агафья Петровна заметила это, но не обратила внимания.

Пелагея Прохоровна стала прощаться.

- Куда же ты? Ведь уж, поди, скоро десять часов! - проговорила с полуудивлением и с скрытою радостью хозяйка.

- Куда-нибудь… Покорно благодарю за ночлег… Сколько вам за это?

Хозяйка обиделась.

- Спрашивай вон его: он тебя пригласил, а не я.

Из лавки вошел в комнату Большаков. Его трясло от злости, и глаза сделались красными.

- Кто здесь хозяин? - крикнул он и сжал кулаки.

- Ну, бей! Убей меня! И так уж кожа да кости, - проговорила та резко и подошла к нему очень близко, откинувши голову назад, как будто она сделана из чугуна и для нее ничего не значат здоровые кулаки Ивана Зиновьича.

- У!! - проговорил сквозь зубы Иван Зиновьич и, отошедши к мешкам, уперся на них спиною.

- Оставайся здесь, куда тебе? - сказал он Пелагее Прохоровне.

- Покорно вас благодарю… Я каюсь, што согласилась прийти сюда-то… я…

- О, дуры эти бабы!!. Обидела она тебя, што ли, чем?

- Это уж мое дело!

- Как же! Ей с Петровым надо на улице торчать, - сказала Агафья Петровна.

- Молчи! - крикнул на жену Иван Зиновьич. - Однако куда же ты пойдешь-то?

Пелагея Прохоровна не знала, куда ей идти.

- А ты давно знакома с Петровым-то? - спросил опять Пелагею Прохоровну Иван Зиновьич.

Это допытывание взбесило Пелагею Прохоровну. До сих пор Иван Зиновьич обращался с нею вежливо, а теперь вдруг сделался грубым и точно за что-то озлобленным на нее человеком.

- А вам какое дело, знакома я или нет?

- Конечно… Оно тоже вашему брату без любовника как можно… - сказал ядовито Иван Зиновьич, улыбаясь, и ушел в лавку. Пелагея Прохоровна вышла во двор со своим узлом, а потом пошла машинально по направлению к Смольному монастырю.