Онлайн чтение книги Очень недолгая сенсация Four Days' Wonder
1 - 13

Какая жалость, что по самой своей специфике лучшие статьи, посвященные успехам тети Джейн, не могли быть ею прочитаны. Все они, разумеется, были хвалебными. Начать с того, что она была актрисой, а в игре на сцене, единственном из искусств, существует некий критерий, согласно которому артист должен быть скорее разоблачен, чем открыт. Отчасти потому что (по тем или иным причинам) она заключала мало контрактов, отчасти потому что эти контракты сводились к единичным представлениям по воскресным вечерам, Джейн Латур так и не была разоблачена. Напротив, явное нежелание превращать свое искусство в источник дохода казалось достаточной гарантией того, что это чистое искусство; и в связи с ее неожиданной смертью (и тем, что бо́льшая часть ее авторов работала в новой манере, что на самом деле многое объясняло) это более чем оправдывало восторженный тон некрологов.

Другая сторона жизни Джейн Латур, естественно, освещалась очень сдержанно. Если она действительно нюхала кокаин во все возрастающем количестве, говорилось, что «она была известной фигурой в обществе, в особенности среди молодежи», а ее таланты арфистки обозначались лишь намеком в следующей фразе: «она всегда была готова предложить свою помощь любым благотворительным начинаниям». Что же касается ее матримониального приключения с Графом, оно совершенно затерялось в перечислении заслуг ее выдающегося отца перед Империей, так что невнимательный читатель легко мог предположить, что она была замужем за епископом в колониях.

Вот и все о некрологах Джейн Латур. Убитой Джейн Латур была посвящена первая страница.

Сомнений в том, что это Убийство, не было. Склоняя к сотрудничеству Прессу и Публику, инспектор Меригольд не только дал сфотографировать себя в четырех разных позах, но и предоставил возможность нашим читателям ознакомиться со всеми фактами. Доктор Уиллоби Хатч (известный эксперт) должен был еще представить результаты вскрытия или по крайней мере сообщить о своих открытиях через коронера всей стране. Следовательно, судебное решение на какое-то время откладывалось. Но отсутствие орудия убийства и неизвестные следы, а кроме того, чужой носовой платок свидетельствовали в пользу преступления.

Кто была эта таинственная Дженни? Была ли она действительно убийцей, или она (по теории, которой придерживались многие хорошо информированные источники) была другой жертвой? Предположим (сказал Наш Особый Следователь в статье, помещенной под фотографией Чакрапутты, где одно время пребывал отец умершей женщины), предположим, кто-то замешанный в Торговле Белыми Рабами заманил Дженни в дом, который считал пустым. Предположим, что умершая женщина, которая сама, будучи еще Джейн Уинделл, когда-то жила в этом доме, помешала им. Предположим — и никто из знавших мисс Джейн Латур не был бы этим удивлен, — что она смело вмешалась, чтобы спасти намеченную жертву. Что же происходит? Головорез с силой отталкивает ее. Затем поспешно приводит Дженни в бесчувственное состояние с помощью хлороформа, выбрасывает ее из окна, прыгает вслед и наполовину волочет, наполовину несет ее к поджидающему автомобилю. Но он совершает две ошибки, такие ошибки зачастую приводили убийц на виселицу. Он не замечает, что она уронила носовой платок, которым пыталась остановить кровь из раны убитой женщины. Он не замечает, что на клумбе остались ее следы… Эта теория, которой придерживались многие хорошо осведомленные источники, могла быть, а могла и не быть правильной; но независимо от этого первым делом необходимо было выяснить личность таинственной Дженни. Кто такая Дженни?

Ответ на это был известен мисс Нэнси Фейрбродер. Читая газету по пути в Блумсбери в это утро, она поняла, что это скоро узнает и полиция. Вечерние газеты давали развернутое описание мисс Дженни Уинделл в одежде, которая была на ней в то роковое утро, в одежде, которая сейчас была спрятана в квартире Нэнси. Все будут высматривать светловолосую девушку среднего роста, с серыми глазами, привлекательной внешности, в зеленом платье из креп-жоржета и светло-коричневой широкополой шляпе. Да, но это ничего не даст. И даже если они поймают ее, она все равно сумеет убедить хорошо информированные источники, что она жертва, а не преступница.

Но сумеет ли? Дженни Уинделл вряд ли. Дженни слишком наивна, слишком непосредственна для этого. Вот если бы на ее месте оказалась Нэнси Фейрбродер!

Потому что никто не умел так перевоплощаться, как Нэнси. В ней сочетались воображение романиста и техника актрисы старой школы, она могла преобразиться во все, что бы ни пришло ей в голову. Она и думала, можно сказать, в кавычках. Если в воображении она знакомилась с принцем Уэлльским и они вели беседу, она была принцем Уэлльским, который говорил как принц Уэлльский, который только что познакомился с секретарем писателя, и она же была мисс Нэнси Фейрбродер, которая говорила как девушка, работающая секретарем писателя, которая только что познакомилась с принцем Уэлльским… что очень отличалось от речи принца Уэлльского, только что познакомившегося с мисс Нэнси Фейрбродер. Поэтому, если бы на месте Дженни была она, то без малейшего усилия поведала бы инспектору Меригольду целую историю об ужасной сцене в Обурн-Лодже; но если бы ее спросили, что именно сказала мисс Латур главарю Банды Торговцев Белыми Рабами, возможно, в ее изложении реплика мисс Латур оказалась бы слишком блестящей.

Да, она не Дженни. Но она правая рука Дженни, подруга, которая ее спасет. К тому же она личный секретарь Арчибальда Фентона, а кроме того, сегодня ей предстояло заложить часы Дженни. По дороге от омнибуса к дому мистера Фентона она превратилась в девушку с часами, которые нужно отдать в заклад; часы когда-то принадлежали ее младшей сестричке Джойс.

В это утро мистер Фентон был доволен собой. Причин для этого было несколько. Во-первых, в этот день он взвесился, и благодаря какому-то дефекту в механизме весов, стоявших в ванной комнате, оказалось, что он весит всего тринадцать стоунов семь фунтов. Во-вторых, Урсула определенно заболела корью, поэтому трех ее младших сестричек мать должна была увезти в Богнор-Реджис, подальше от опасности. В третьих, пришел отчет об успехах Стивена за половину триместра, из отчета следовало, что он первый в классе по богословию. Для человека, предоставившего заниматься подобными вещами жене и детям, это было особенно радостно. В-четвертых, фотографии в «Букмене» вышли отлично, особенно та, где он снят с леди Клодией и Фанни в Брокене, причем Фанни, частично заслоненная фонтаном, у которого они стояли, выглядела моложе, чем несколько лет назад. Все шло Прекрасно.

— Доброе утро, мисс Секретарь, — весело приветствовал он Нэнси, входя в кабинет.

— Доброе утро, мистер Фентон, — бодро отозвалась сестра Джойс.

— Эй!

— Да, мистер Фентон?

— Что случилось с нашей мисс Фейрбродер в это ясное веселое утро?

— Что случилось, мистер Фентон?

— Ну же, рассказывайте.

— Право, мистер Фентон, если вы думаете, что я хочу мешать вашему утру своими глупыми заботами…

— Вы помешаете гораздо сильнее, если будете сидеть здесь с видом святой Агнессы или святой Агаты или еще кого-нибудь в ожидании льва.

— Лев уже здесь, — ответила Нэнси, и ресницы ее затрепетали.

— Так уже лучше. Ну, и в чем дело?

Нэнси сглотнула и произнесла:

— Это касается моей младшей сестры Джойс.

— Но она не умерла? Извините, я бы не сказал ничего такого, если бы знал…

— Нет-нет! — воскликнула Нэнси. Ей хотелось сказать «хуже, чем умерла» печальным похоронным тоном, но она вовремя остановилась. Если начать таким образом, неизвестно, куда она (и ее младшая сестричка Джойс) зайдет. — Но она в беде.

— А-а! — сочувственно, с полным пониманием сказал мистер Фентон. Перед ним мелькнул не лишенный приятности образ Нэнси «в беде», причиной которой послужил он сам.

— Не в такой беде, — чопорно произнесла Нэнси.

— О! — обескураженно сказал мистер Фентон. — А в какой?

— Деньги.

— А! — холодно отозвался мистер Фентон. Он мог бы догадаться раньше.

— Она прислала мне часы, чтобы я их заложила, но я… я не знаю, как это делается, и…

Оживший мистер Фентон протянул руку.

— Дайте взглянуть на них.

Рассматривая их, он обратил внимание на букву «Д» (означавшую «Джойс»), Нэнси тем временем торопливо продолжала:

— Понимаете, она работает в конторе в кафедральном городе, и я не знаю, есть ли там ростовщики, но Джойс все равно не решится пойти, потому что ее могут увидеть, и если это обнаружится… Я хочу сказать, у нее такой строгий работодатель, а поскольку это не очень красиво, ведь правда, я хочу сказать, это показывает, что ты тратишь больше, чем можешь себе позволить, и…

— Бриллианты настоящие? — спросил мистер Фентон.

— Да, конечно. — Нэнси еще раз сглотнула. — Дядя Джордж подарил их ей на день рождения. Она была его любимицей. Он уже умер, поэтому… я хочу сказать, это не может его задеть, но я ни разу не была у ростовщика, и…

— Вы знаете, сколько он заплатил за них?

— Я думаю, двадцать фунтов, Джойс говорила, что тетя Эмили ей сказала, потому что она была недовольна, я имею в виду тетю Эмили, но точно не знаю. Они в хорошем состоянии, правда? И если бы она могла получить десять фунтов, поскольку обычно получаешь половину, ведь правда, и…

— Когда вы говорите «заложить», это значит, что вы хотите их потом выкупить или просто ходите продать их?

— Продать ростовщику, я думаю, — сказала Нэнси.

Мистер Арчибальд Фентон раздумывал. Еще два года назад он был Реалистом, разделяя таким образом с большей частью критиков и Придворных Художников убеждение, что фотография является высшей формой искусства. Описать с такой точностью, что даже деревенский дурачок, заглядывая через плечо художника, мог бы сказать «Разрази меня гром, если это не старая свинья с фермы Бассеттов»: несомненно, писательство не может претендовать на большее. Он обнаружил, что может. Оно может вернуть раблезианскую грубоватость английскому роману; даже если при этом (как написал мистеру Фентону человек, присматривавший за слонами в цирке Лэнгли) автор допускает три ошибки в описании наряда слонихи. Мистер Арчибальд Фентон перестал быть реалистом… но иногда у него возникали опасения. В конце концов он решил так: слоны не считаются, потому что очень мало людей хоть что-то знают о слонах, но с лошадьми нужно быть повнимательнее.

Нужно ли быть повнимательнее с ростовщиками? Вряд ли… за исключением, разумеется, дешевых изданий… и публикаций в периодических изданиях… Публикации в периодике: да, это решает дело.

— А что, если, — спросил мистер Фентон, — я отнес бы их ростовщику вместо вас?

— Ну что вы! — сказала старшая сестра Джойс.

— Прекрасно, — весело отозвался мистер Фентон, — я сделаю это сегодня вечером.

— Как это мило с вашей стороны. Джойс… — Нэнси сглотнула. — Просто не знаю, как благодарить вас. — Она промокнула глаза платочком. Она была прелестна.

— Прекрасно. — Он ободряюще похлопал ее по плечику. — Теперь давайте вернемся к Пятой главе.

Именно в конце Пятой главы (как Нэнси было хорошо известно) Юстейс Фрир относил в заклад запонки.

Для мистера Уоттерсона достоверным источником сведений о том, что случилось в большом мире, всегда была «Таймс». Для миссис Уоттерсон достоверным источником сведений о том, на что способны Радикалы, всегда был мистер Уоттерсон. На вокзале в Бате, на следующее утро после свадьбы внука, мистер Уоттерсон предложил купить «Таймс» и взять ее с собой и с миссис Уоттерсон в купе первого класса.

— Зачем тебе «Таймс», дорогой? — спросила миссис Уоттерсон.

— Читать, — ответил мистер Уоттерсон тоном человека, считающего такой вопрос излишним.

— Но ведь она ждет тебя дома. Жаль покупать еще одну.

Мистер Уоттерсон был женат пятьдесят лет и знал, что его стремление немедленно прочитать «Таймс» было из разряда тех, которые его жена не в состоянии понять.

— Дорогая, я могу позволить себе истратить лишние два пенса, — мягко возразил он.

— Ведь это пустая трата денег. Почему не купить другую газету?

— Других газет не бывает, — убежденно ответил мистер Уоттерсон.

— Чепуха. Их тут в избытке. Посмотри, вот «Монинг пост».

Время от времени мистер Уоттерсон прочитывал «Монинг пост» у себя в клубе, и время от времени мистер Уоттерсон и Издатель «Монинг пост» совпадали во мнениях по тому или иному вопросу, но только если Издатель «Таймс» и мистер Уоттерсон не совпали во мнениях по этому вопросу раньше.

— Хорошо, — сказал он, — я не стану покупать газету.

— Ну ведь тебе нужна газета, дорогой. Только мне кажется, глупо…

— Мне не нужна газета, мне не нужна газета, мне не нужна газета, — раздраженно ответил мистер Уоттерсон.

— Ну хорошо, дорогой, тебе лучше знать. Ты не купишь мне «Иллюстрейтид Лондон ньюс»?

Свадебное шампанское все еще оказывало действие на мистера Уоттерсона, он купил два экземпляра «Иллюстрейтед Лондон ньюс» — для себя и для жены. Миссис Уоттерсон вздохнула и ничего не сказала. Она была замужем пятьдесят лет и знала, что мужчины всегда ведут себя, как дети. Это объясняет Войну, и Политику, и Спорт, и многое другое.

Они вернулись домой вскоре после полудня, и едва мистер Уоттерсон открыл дверь, как кухарка, и Хильда, и Элис оказались в холле. За завтраком у них произошел спор.

Кухарка сказала, что это ей полагается сообщать любые домашние новости, хорошие или плохие, своей Хозяйке.

Хильда сказала:

— Давай я скажу, у меня лучше выйдет.

— Ну ладно, говори ты, — согласилась кухарка.

Элис сказала:

— Это меня полиция расспрашивала, во что она была одета, что я приготовила ей, потому что я ее горничная, как вам известно.

Кухарка сказала:

— Всему свое время, Элис. Я ничего не говорю, когда приходит полиция, но когда приходит Хозяйка…

Хильда сказала:

— Ну ладно, ведь я должна быть в холле, чтобы взять багаж и все прочее, правда?

Кухарка сказала:

— Я не против.

Элис сказала, слегка шмыгнув носом:

— Одна я на самом деле заботилась о бедненькой мисс Дженни, потому что я ее горничная, как вам известно.

Кухарка сказала:

— Элис! Как ты можешь сидеть здесь и говорить такие вещи, зная, как мы все относимся к мисс Дженни, она самая милая, самая чистая молодая леди, и Бог знает, что…

Хильда сказала:

— Ну ладно, ведь я должна быть в холле, чтобы взять багаж и все прочее, правда?

А Элис в то же время сказала:

— Я хотела позвонить в полицию, только вы мне не дали, а я ее горничная.

А кухарка, естественно, сказала:

— Хорошо, если мы все будем говорить вместе, вот как сейчас, никто не разберет, кто пропал. Вот все, что я про это думаю.

— Ну ладно, ведь я должна быть в холле, — сказала Хильда, — вот и все, а вы обе можете делать что хотите.

Так они и поступили; поэтому, как только дверь отворилась, кухарка, и Хильда, и Элис оказались в холле, выкрикивая: «Мисс Дженни, мэм!»

— Мисс Дженни? — спросила миссис Уоттерсон. — Что с ней?

— Она не вернулась домой, мэм.

— Не вернулась? — переспросил мистер Уоттерсон, приближаясь к «Таймс». Он взял газету как бы без умысла и открыл все еще с видом человека, слушающего разговор, на передовой статье.

Кухарка, и Хильда, и Элис говорили, перебивая друг друга, но ничего не могли сообщить, кроме того, что мисс Дженни сказала, что выйдет на ленч, а потом не вернулась вовсе. Потому что, как и мистер Уоттерсон, они не читали газет.

— Хьюберт, — обратилась к мужу миссис Уоттерсон, — ты слышишь?

Но мистер Уоттерсон не слышал. Название «Обурн-Лодж» бросилось ему в глаза с газетной страницы, и он стал читать о смерти Джейн Латур…

— Хьюберт!

— Да, дорогая, я понял.

Он пошел к себе в кабинет.

— Что ты собираешься делать?

— Звонить в полицию.

Он захлопнул за собой дверь. Элис торжествующе взглянула на кухарку. «Что, — читалось во взгляде Элис, — я же тебе говорила?»

Арчибальд Фентон, как обычно, обедал в клубе. После обеда он оказался втянут в один из тех бесконечных споров, которые так легко и так часто затевал в прошлом. Теперь они приводили его в замешательство. Человеку с репутацией Фентона, особенно если он иногда все еще выступал в качестве критика, приходилось быть очень осмотрительным. Будучи романистом, он умел и даже предпочитал быть великодушным; мог сделать так, что собеседники говорили потом: «Что я ценю в Фентоне, так это то, что он всегда восторженно говорит о других романистах». Публикуя от случая к случаю критические статьи в ежемесячниках, он заботился единственно о том, чтобы не сказать в частной беседе то, что лучше было бы приберечь для публики. Вот, например, заговорили о Блэре Стердже. Очень некстати. Книга Стерджа выходила в следующем месяце, а Фентон еще не решил, что собирается сказать о ней. Это зависит от неких неизвестных величин, среди которых, разумеется, уровень книги. Он мог воспользоваться фразой, которая на днях пришла ему в голову: «перо высококвалифицированной гувернантки, которая только что открыла для себя секс», — если, конечно, предположить, что новая книга в достаточной мере похожа на предыдущую. Но с другой стороны, Стердж и Рамзботам закадычные друзья, что сильно затрудняет…

Он медлил. Он медлил так успешно, что прежде чем спор закончился, пришло время чаепития. Его собеседники заказали чай. Фентон чувствовал, что ему, как человеку, вновь принесшему запах хмеля в английский роман, подобает с усердием приняться за высокую кружку пива. Он никогда особенно не любил пива, оно повергало его в уныние. Все-таки Лондон мерзкое место. Где он сегодня ужинает? Он заглянул в записную книжку и понял, что нигде. Черт!

Он перевернул несколько страниц и увидел перед собой незаполненную неделю. Кроме вторника, когда он должен ужинать у Моуберли. О Боже, он совсем забыл!

Это случилось на коктейле. Ну хорошо, а что делать на коктейле? Сколько сотен книг он прочел — ладно, просмотрел — о подобных приемах, на которых… И Боже мой, всего один поцелуй… а куда еще можно положить руку? И это современная девушка, штудирующая искусство… А ведь он до этого момента преклонялся перед ней.

Проклятая Синтия Моуберли!

Он попробовал придумать одну-две реплики для невысокого полного человека, пишущего рецензию на роман, в котором молодая девушка дает мужчине пощечину всего-навсего из-за того, что он поцеловал ее… Придумал несколько. Великолепно-презрительные, иронические…

Похоже, жизнь слишком многогранна, чтобы приравнивать ее к самому что ни на есть реалистическому роману. Пощечина в тридцатые годы двадцатого века! Кто бы мог подумать?

Нет, он не может ужинать у Моуберли. Это несомненно.

Он снова ощутил внутри то, что недавно было кружкой пива, и снова подумал, что Лондон мерзкий город. Почему бы не покинуть его и не поехать в загородный дом? И не заняться всерьез книгой? Писателям дозволено принимать внезапные решения, это всегда прекрасно выглядит в сообщении издателю. Он напишет миссис Моуберли. Он уедет из Лондона сегодня же вечером.

И тут мистер Фентон вспомнил про часы. Ну что ж, ничего страшного, он занесет их ростовщику сегодня по пути домой и отошлет деньги мисс Фейрбродер и велит ей взять двухнедельный отпуск. Он вытащил бумажник. К счастью, у него было при себе достаточно денег, ведь банки к этому времени уже не работают. Две пятифунтовые банкноты и вдобавок три фунта десять шиллингов. И, разумеется, если он отошлет Нэнси чек, у него останутся деньги за часы.

Он вышел, собираясь найти ростовщика, весьма довольный собой как человеком с внезапно меняющимся настроением, человеком, способным, когда нужно, принимать решения. Он вернулся домой в Блумсбери, позвонил экономке в загородный дом и написал три письма.

Фанни в Богнор-Реджис он написал:

Дорогая Фанни, надеюсь, вы все добрались благополучно. Глава Пятая застопорилась, и я собираюсь поехать в загородный дом на две недели, чтобы ее дописать.

Арчи.

Он перечитал письмо и добавил: «С любовью ко всем вам».

Фанни прочла письмо и сказала себе: «Хотела бы я знать, что это означает». А затем вслух: «Нет-нет, дорогая, не надо есть сразу варенье и джем».

Миссис Эндрю Моуберли на Сеймур-стрит он написал:

Дорогая миссис Моуберли, сможете ли вы когда-нибудь простить меня? Да, я позволяю себе надеяться, что сможете, потому что вы тоже обладаете артистическим темпераментом и знаете, в каких рабов он нас превращает. Я должен уехать за город, подальше от всех, и единоборствовать с новой книгой. Сейчас или никогда. Вы, как мало кто из женщин, представляете, каково это. Разве я не прав, когда ставлю работу на первое место, даже выше учтивости по отношению к той, чья доброта ко мне безмерна? У меня ощущение, что я прав и что вы поймете, почему, с огромным сожалением, прошу вас разрешить мне не присутствовать за вашим чудным гостеприимным столом во вторник.

Искренне ваш

Арчибальд Фентон.

Он перечитал письмо и остался недоволен сочетанием «гостеприимный стол». Но будь он проклят, если станет переписывать.

Миссис Моуберли прочла письмо и передала дочери. Синтия прочла и сказала: «Пока он единоборствует не со мной, а с книгой, я ничего не имею против».

Мистер Фентон принялся за третье письмо. Мисс Нэнси Фейрбродер в Элм-Парк-Мэншнс он написал:

Дорогая мисс Фейрбродер, я должен уехать за город и поработать над этой главой в одиночестве. Это в самом деле ключевая глава всей книги. Прилагаю чек на пятнадцать фунтов десять шиллингов — то есть двенадцать фунтов десять шиллингов за часы вашей сестры плюс ваше недельное жалованье. Я предлагаю вам взять двухнедельный отпуск на половинном жалованье (поскольку у вас не было времени организовать отдых), и, возможно, в этих обстоятельствах вы не будете против того, чтобы следовать инструкциям, которые я буду посылать вам, скажем, дважды в неделю. Мне пришлось потрудиться, чтобы добыть эти двенадцать фунтов десять шиллингов, и сомневаюсь, чтобы кто другой сумел получить за них больше десятки, поэтому, я думаю, Джойс будет вам признательна. Передайте ей от меня, чтобы была осторожнее в будущем! И присмотрите за мисс Нэнси Фейбродер в мое отсутствие, не дайте ей попасть в переделку!

Ваш А.Ф.

Он перечитал письмо и добавил:

P.S. Я не заложил, а продал часы, потому что вы хотели именно этого.

Нэнси прочла письмо и сказала: «Слава Богу, он убрался с дороги. Теперь я действительно могу что-то сделать».